— Дальше — вариант из ваших записей, — проговорил Алексей. — Япония, скорее всего, приступит к аннексии Дальнего Востока. Турция — Кавказа и Закавказья. Советский Союз потерпит поражение и будет поделен.

— Дальше, — скомандовал Санин.

— Ну, это уже абсолютная фантазия, — возразил Алексей.

— И все же в данной ситуации вы обязаны просчитать этот вариант, — потребовал Санин. — Действуйте.

— Германия, скорее всего, перебросит силы на запад, форсирует Ла-Манш, захватит Британию, потом добьет остатки союзников в Африке и Азии.

— Дальше.

— Начнется противостояние с США. К этому моменту, полагаю, у обеих сторон уже будет ядерное оружие, а Атлантика — это не Ла-Манш. Думаю, противостояние может продлиться до бесконечности, если, конечно, не разбомбят друг друга. Но это уже глобальная катастрофа.

— Так, — проговорил Санин, — вечное противостояние невозможно. Какая-то система обязательно проиграет. Если не обычную войну, то экономическую, идеологическую. А это уже потянет отступление по всем фронтам. Ваши оценки? Каким вы видите положение Евразии в этот период?

— Концлагеря, террор… В Северороссии тоже установится националистический или фашистский режим. Немецкие спецслужбы сработают… Немецко-итальяно-японский союз, конечно, проиграет, — вскинулся Алексей. — Все эти страны имеют националистические режимы. Значит, будут противоречия между ними и внутренняя борьба. Покоренные народы будут искать любую возможность для сопротивления.

— Совершенно верно, — подтвердил Санин. — Плюс экономический кризис. По моим подсчетам, экономический потенциал мобилизационной, военной экономики, какую создали перечисленные вами страны, — максимум тридцать лет. Потом, если не дать экономике свободно развиваться, начинаются сбои. Все как у человека, живущего на допинге и стимуляторах. Тоталитарные режимы тоже не могут долго сосуществовать со свободной экономикой. Значит, не позже начала шестидесятых система входит в глобальный кризис, поднимаются национально-освободительные движения. Этим воспользуется Америка. Крови, конечно, потечет много, но так или иначе к концу шестидесятых фашистские режимы рухнут, а победители будут строить новую систему… более человеколюбивую, надеюсь. Переходим ко второму варианту. Вы даете Сталину напасть.

— После аннексии Бессарабии и создания Молдавской ССР, — произнес Алексей, — Сталин максимально близко подошел к нефтяным месторождениям Плоешти. Авианалетами он постарается уничтожить их в первые же часы войны. В любом случае, учитывая состояние румынской армии, его танки будут там через неделю. С этого момента и Гитлер, и мы испытываем хроническую нехватку всех видов горючего. Это уже на первом месяце войны. Мы продержимся… максимум месяца три. Гитлер подольше… К Новому году Берлин падет. Союзники, безусловно, постараются высадить десанты в Нормандии и на юге Италии. Максимум до Рима и Парижа они дойдут. Но вся Восточная Европа, вся Германия, Балканы, юг Франции, Северная Италия, все это в первой половине сорок второго года будет под Сталиным. Потом СССР нападет на японские войска в Маньчжурии. Это лето сорок второго. Учитывая опыт нашего мира, японская армия, правда, будет еще не столь истощена… К началу сорок третьего все будет закончено. Полагаю, и Япония станет коммунистической, не говоря уже о Китае.

— И сколько, вы думаете, займет у Сталина подготовка к тому, чтобы выбросить союзников с плацдармов в Европе, форсировать Ла-Манш, оккупировать Испанию, а потом и Индию? — осведомился Санин.

— Не больше трех лет, здесь он церемониться не будет.

— Значит, еще до начала массового производства ядерного оружия, — кивнул Санин. — Что получаем к пятидесятому году?

— Опять противостояние Америки и Евразии. Только Евразии коммунистической.

— Режим в Евразии? — быстро спросил Санин.

— Концлагеря, террор… Возможно, и пожестче, чем в варианте с нацистами. В Прибалтике сейчас репрессировано и выслано не меньше трети населения. Вряд ли для Германии с Францией у Сталина приготовлены более мягкие планы.

— Временной ресурс режима? — жестко спросил Санин.

На минуту Алексей задумался, потом произнес:

— Больший, чем у национализма. Коммунистическая идеология хитрее и привлекательнее нацизма. Со всеми экономическими проблемами, до конца восьмидесятых — начала девяностых дотянут, как у нас.

— Дальше, — бросил Санин.

— Все то же: глобальный кризис, возможны восстания, участие США в новом переделе мира.

— Все то же, — подтвердил Санин, — что и в худшем случае первого варианта. С поправкой на то, что тоталитарный режим имеет ресурс на тридцать лет больший. Соответственно увеличивается и вероятность ядерной катастрофы. Выводы?

Алексей обхватил голову руками и сел, опершись локтями о стол. Просидев так с минуту, он выпрямился, налил себе коньяку в рюмку, выпил залпом, не закусывая, и проговорил:

— Я не могу. Если бы можно было просто из этого выйти…

— Уже нельзя, — отрезал Санин. — Даже если вы сейчас пустите себе пулю в лоб, это будет выбор одного из рассмотренных нами вариантов. Ваша смерть ни в коей мере не искупит предстоящих жертв.

Алексей молчал.

— А помните, Лёшенька, — продолжил Санин, — в шестнадцатом году вы излагали, как хотите изменить историю, как это будет благородно и скольких жертв позволит избежать. Я вам тогда говорил, что сколь бы ни были благородны цели, реализация ваших планов приведет к многочисленным жертвам. Одно дело, когда вы убиваете того, кто пытается лишить жизни вас. Другое, когда вы стараетесь реализовать какую-то свою идею, некое умопостроение. Действуя подобным образом, вы оцениваете даже не себя, а свою идею дороже чужих человеческих жизней. Не господь же вы, в конце концов, чтобы иметь право решать, кто должен жить, а кто нет. Помню я и как вы сказали, что поняли меня, после обороны Крыма в двадцатом, когда узнали число жертв на Перекопе и в Керчи. Спасли от расстрелов крымских офицериков и солдат, погубили кучу тех, кто служил в Красной армии. Не все добровольно служили, между прочим. Да еще войска Махно в придачу полегли[37]. Кто возьмет на себя смелость говорить, что лучше? Но вот не поняли вы меня. Говорил же я вам в мае, уходите в отставку, возвращайтесь к своим очистительным системам. Так ведь нет, остались. Защита вашего дома окончилась с подписанием мира в Женеве. Начались политические игры, и вы в них преуспели. Теперь вы можете выбирать, каким именно миллионам погибать. Поздравляю, это блестящая карьера. Вы сами поставили себя в эти условия. Ну же, выбирайте.

Его взгляд, внезапно ставший молодым и колючим, впился в глаза Алексея.

— Это тоже будет вмешательством в историю, — произнес Алексей.

— Не хотелось бы выступать выписывающим индульгенцию падре, — проговорил Санин, — но, во-первых, вы лишь нивелируете последствия другого вмешательства в историю. Во-вторых, перед таким же выбором встал бы любой профессионал, занимающий ваш пост. Ваше отличие от него лишь в том, что вы более четко осознаете последствия. Итак, выбирайте.