– Вполне возможно, – сказал Грей. – Однако было совершено серьезное преступление, причем именно в этих стенах. Поэтому никто не может оставаться вне подозрений. Особенно иностранцы!

Последовало долгое молчание.

– Мы больше не иностранцы, – негромко проговорил Тео. – Мы теперь здесь живем.

Грей встал, пропустив эти слова мимо ушей.

– У парадной и боковой дверей круглые сутки будут стоять полицейские…

Миссис Клэй опять уткнулась в платочек и тихо зарыдала. Тео холодно смотрел Грею в глаза.

– Как бы нам с голоду не помереть, если даже на рынок выйти нельзя…

– По жизненно важным нуждам выйдете в сопровождении офицера. И естественно, если вас застигнут бродящими сами по себе вне дома, такое поведение будет трудно истолковать иначе как намеренное препятствование правосудию. Соответственно, это повлечет арест…

– Но это же неправильно, – слабым голосом выдавила миссис Клэй.

– Что действительно неправильно, мадам, так это премьер-министров убивать, – сказал Грей. – Почаще вспоминайте об этом, прежде чем наши действия осуждать.

Откуда появилась Темная эпоха, никому в точности не известно. Нам словно бы открылось окно в далекое прошлое, слишком страшное для осмысления. Она впилась в тело нашего полуострова, как смертоносная пиявка – в чистую кожу государств. Лишь неустанными трудами орденов, в особенности же – ордена Золотого Креста, удается сдерживать напасти, распространяющиеся оттуда…

Фульгенцио Эспаррагоса. Полная и официальная история Папских государств

Июнь 1892 года

Некоторое время София жестоко страдала, раздумывая, не потребовать ли возвращения «Истины» в Бостон. Она ведь понятия не имела, трудно ли это организовать и насколько благосклонно отнесется капитан к подобному «повороту сюжета». И вообще… отсутствие Тео… Почему он не пришел? Что могло ему помешать?.. Она то чувствовала себя уничтоженной мнимым предательством, то переживала о благополучии друга. В голове всплывали самые разные предположения. Майлз попросил сопровождать его на север и Тео согласился? Шадрак обнаружил ее записку и потребовал объяснений? Несчастный случай, застигший Тео между домом и гаванью?.. Ни одно не выглядело удовлетворительным. Все казалось равно возможным – и невероятным. София никак не могла успокоиться. Сегодня она не сомневалась – он попросту бросил ее. Назавтра была твердо уверена: он такого ни за что по своей воле не сделал бы!

Разгадать маневр Угрызения – ничуть не проще. Несколько дней, привыкая к распорядку жизни на «Истине», София припоминала свои разговоры с архивисткой – и ужасалась собственной недальновидности.

«Да как я могла с такой легкостью ей поверить? О чем вообще думала?.. Вот что получается, когда начинаешь обманывать Шадрака. И в архиве о себе лгать».

Она снова и снова перебирала собственные решения.

«Не надо мне было в архив в одиночку ходить.

Я должна была дяде про буклет рассказать. И лучше бы я в порту осталась, дождалась Тео. Хоть вопросом бы задалась, почему Угрызение не на борту. Хоть спросила бы себя, с какой стати она взялась мне помогать».

Теперь, задним умом, София понимала, что жадное стремление разыскать мамин дневник, охотное следование знамениям Судеб сделало ее опрометчивой и безрассудной. В других людях эти качества ее порой восхищали. Тогда как в себе самой…

Со временем она оставила самокопание. Постепенно примирившись с обстоятельствами, София сумела взглянуть на вещи сквозь унижение. Она, конечно, наломала дров, но она все-таки ехала к дневнику, и ни одна из сотворенных глупостей не сделала его менее желанным. Какое! Чтобы добраться до него, она готова была хоть каждый день унижаться.

«Я бы опять все то же самое сделала!» – твердо сказала она себе наконец. После чего сосредоточилась на будущем, на том, что ждало ее впереди. Не важно кто, как и почему – важно лишь то, что в Севилье ее встретит человек, способный показать путь к дневнику Минны. София усердно напоминала себе об этом, стискивая в кулаке серебряную катушку и отчаянно надеясь, что все ее ошибки и оплошки тоже были частью высшего плана.

«А если меня снова обманут, – думалось ей, – я, по крайней мере, на Барра с Каликстой могу уповать. Уж они-то меня в июле там подберут».

Капитан Размышляй, как и обещала Угрызение, показал себя очень умелым судоводителем. Спокойное течение плавания позволяло думать о продолжении путешествия, а не о возможных опасностях, грозивших кораблю. Нигилизмийцы вежливо не обращали внимания на пассажирку. Они, судя по всему, считали ее новообращенной, еще не выученной полностью контролировать свое поведение, а значит, подверженной недолжным всплескам эмоций. Поэтому Софию попросту обходили.

Ей, со своей стороны, оказалось вовсе нетрудно платить им той же монетой. Тем более что первые несколько дней у нее своих забот хватало: тут и переживания, и морская болезнь… Когда же она устала от запоздалых раскаяний и решились следовать намеченным курсом, ее внимание снова обратилось к бисерной карте, что лежала нераспакованной в рюкзаке.

«На ней Папские государства, куда мы собираемся, – твердил Тео. – И потом, это я ее нашел. А что взято, то свято!»

«Вот бы ты сейчас был здесь, со мной», – мысленно отвечала София.

Вздохнув, она развернула плотную ткань и выложила на маленький столик в каюте. Положила пальцы на полотно – и нырнула в сухую, жаркую, неподвижную атмосферу пейзажа Папских государств. К ее удивлению, морская болезнь тут же испарилась без следа. Подметив это, София стала спасаться в карте долгими дневными часами. Бывало даже, что, вернувшись к обычной реальности, София на некоторое время сохраняла чувство устойчивости, и тогда тошнота ее отпускала.

Так выработался некий распорядок. Она укладывалась на ночлег, пребывая в карте, под темным, усеянным звездами небом Папских государств, – там качки не было вовсе. Утреннее пробуждение взбаламучивало желудок. София тотчас ныряла в карту примерно на час, чтобы привести себя в порядок ради завтрака с нигилизмийцами. Потом проводила остаток утра за чтением Эспаррагосы. После обеда делала записи в тетради и, если позволяла погода, сидела на палубе. После ужина София вновь пряталась в карту. В ней встречались огненные закаты, напоминавшие: где-то там, за бурными водами, лежала настоящая, твердая, основательная земля.

Казалось, карте не было конца и края. По ней можно было бродить годами. А вот Эспаррагоса иссяк до обидного быстро: к концу первой недели София уже перечитывала его. На восьмой день плавания капитан Размышляй немало удивил ее, появившись на палубе со стопочкой книг.

– Я не столь наблюдателен, – сказал он негромко, – но кое-кто из пассажиров подметил, что у вас закончилось чтение. У меня в каюте, знаете ли, есть кое-какой книжный припас. Расправитесь с этими – милости прошу, не стесняйтесь.

Как выяснилось, он принес ей другие трактаты по истории Папских государств. Одна книга повествовала об эпидемии. Другая описывала орден Золотого Креста. Третья, полностью посвященная Темной эпохе, оказалась написана не кем иным, как Фульгенцио Эспаррагосой. София радостно углубилась в их изучение, мысленно благодаря нигилизмийцев за заботу, – при всем том, что никто из них сознаваться не пожелал.