Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Розмари умолкла.
– Зачем? – спросил Бронсон.
– Мы зовем город Авзентинией, – ответила девочка, – но в других краях его зовут «Ла каса де Сан-Антонио» – дом святого Антония, по Антонию Падуанскому, святому покровителю всего утраченного. Авзентиния даровала всякому своему гостю нечто чудесное: дар нахождения пути.
– О чем это ты? – спросила я.
– Представьте, вы потеряли нечто бесценное. Ключ от сундука, полного сокровищ. Брата, который ушел из дома и не вернулся. Тайну, произнесенную шепотом и позабытую… А теперь вообразите, что некто всезнающий, провидящий все могущее произойти, рисует для вас карту с точными указаниями, куда пойти, когда и что сделать, дабы найти утраченное – ключ, брата, позабытую тайну… Вы бы не отправились в дальний путь за такой картой?
Признаться, услышанное звучало несбыточно.
– Еще бы! – вырвалось у меня.
– Позвольте, я расскажу вам о своем собственном посещении города, и тогда вы поймете, – сказала Розмари. – Когда я была маленькая, мы с матерью жили на ферме за пределами Муртии, в получасе ходьбы от ее стен. Отца я не знала: мама составляла весь мой мир. Мы жили очень счастливо…
Мама очень любила петь, обладала прекрасным голосом. Подражая ей, я тоже пела, – она называла меня певчей птичкой, маленькой славкой-щебетуньей. Наши голоса день-деньской звучали в поле и дома… живи да радуйся!
Три года тому назад, когда мне было десять, она заболела. Вы сами видели, как это происходит… Она утратила охоту к еде, по утрам не вставала с постели. Мы обе поняли, что это лапена. Она не стала дожидаться конца, предпочтя выход более жестокий, но в то же время и милосердный. Она меня покинула.
Я нашла ее прощальную записку. Мама объясняла, что боится меня заразить, а еще больше – заставить смотреть, как она становится безразлична ко всему, что прежде любила… в том числе и ко мне.
Я день за днем обыскивала все места, куда, по моему разумению, могла отправиться мама. Две недели спустя я поняла, что ее, скорее всего, больше нет. Она встретила смерть в одиночестве, где-то на пустынной равнине… Что еще хуже, ее останки никогда не упокоятся в освященной земле: это значит, ее душа обречена на вечные скитания в чистилище. Вот что она натворила из жалости ко мне!
То было страшное время… Я плакала так, что опухшие веки перестали раскрываться. И почему лапена не коснулась меня?.. Я жаждала заболеть, но болезнь все не приходила за мной…
Когда же я выплыла из бездн горя, помимо собственной воли оставшись жива, оказалось, что я утратила голос. Я не просто не могла больше петь, но и говорить тоже! Сперва мне было все равно. Какая чепуха по сравнению с моей ужасной утратой!
Но неделя шла за неделей, и что-то стало меняться. Тишина, воцарившаяся в доме, меня убивала… а умирать я больше не хотела. Вот бы снова запеть, думала я. Я бы вспоминала о ней, я бы наполнила свой дом песнями, как когда-то…
Я задумалась о том, как вернуть голос.
Вот тогда-то я впервые пересекла каменный мост и на каждом перекрестке старательно выбирала среднюю тропку. Миновал час – и я увидела город. Помнится, солнце стояло высоко – я прибыла туда в полдень. В Муртии все сидели бы по домам из-за невыносимой жары, но здесь было прохладно. Город окаймляли сосновые леса и заросли кипарисов, чей аромат наполнял воздух. Прекрасные каменные дома под блестящими медными крышами нежились под солнцем. Вовсю шумел рынок, все жители – мужчины, женщины, дети – излучали довольство… Бродя по улицам в поисках продавца карт, я поняла, отчего так счастливы эти люди: в Авзентинии ничто надолго не пропадало. Все утерянное вскорости находилось. И даже утраты тех, кто, подобно моей маме, навеки покидал этот мир, казалось, причиняла им намного меньшее горе. Ибо они расценивали потерю как окончательную и необходимую.
Что же касается карт, ими торговала половина уличных магазинчиков. Я выбрала один просто оттого, что мне понравилась вывеска: она изображала певчую птичку, напоминавшую славку. Внутри с трех сторон были низкие прилавки, а за ними – сплошные стены выдвижных ящичков с круглыми крышками не больше севильского апельсина. У конторки стоял длиннобородый человек с ясными блестящими глазами. Он улыбнулся мне, когда я вошла.
Только тут я поняла, что даже и объяснить толком не смогу, какая нужда меня привела. Возможно ли без голоса сказать, что пытаюсь отыскать голос?.. Но он лишь вновь улыбнулся, верно истолковав мое затруднение, и проговорил по-кастильски:
«Тебе нечего бояться здесь, Розмари. – И наклонился вперед, опираясь на конторку локтями: – Ты утратила голос и хочешь вновь его обрести. Но, полагаю, ты еще кое-что пустилась искать».
Я смотрела на него, недоумевая.
«Место упокоения твоей матери», – тихо произнес он.
Я почувствовала, как глаза наполняются влагой, и лишь кивнула.
«Что ж, дитя, – проговорил он с доброй улыбкой, – вот для тебя карта. Только и ждет, пока ее прочитают!»
Он подошел к стене, пробежал пальцами по этикеткам на ящичках и наконец выбрал искомую. Вытянув ящичек, он достал лист бумаги, свернутый в тугую трубку и перевязанный белой веревочкой. Я взвесила его на руке… И это-то баснословная авзентинийская карта?..
«Выглядит не слишком внушительно, верно? – улыбнулся мой продавец. – Не волнуйся, она содержит все, что тебе необходимо».
Я раскрыла кошелек, думая заплатить, но он меня остановил:
«Нет-нет. Такой платы мы не приемлем. Взамен ты должна указать путь другому человеку из внешнего мира, такому, кто нечто разыскивает, как ты сейчас. Вот, возьми!»
И он протянул мне еще один свернутый лист, только перевязь на нем была синяя:
«Это твоя плата. Карта объяснит, кто в ней нуждается».
Я как могла поблагодарила его, хотя поняла далеко не все, что он мне наговорил, и, выйдя на улицу, без промедления развернула свиток, повязанный белой тесемкой. Там вправду была нарисована карта, причем с надписью по нижнему краю, гласившей: «Карта для маленькой щебетуньи». Слезы так и хлынули, на некоторое время я перестала что-либо видеть… когда же проморгалась, стала рассматривать карту – и ничего в ней не поняла. Да, это была, без сомнения, карта, но к чему она относилась? И куда вела?..
В углу изображался компас с указующей стрелкой и надписью при ней: «В будущее». Еще там имелись горы Одиночества, лес Сожаления и тому подобные названия. Спасибо и на том, что был четкий путь обозначен, да и у того оказалось столько развилок!.. Начинался этот путь в Авзентинии. На оборотной стороне карты я обнаружила несколько строк мелким почерком и вот что прочла:
Беззвучные, мы в сердце вопием; молча плачем, скрывшись в тенях; безгласные, о прошлом мы глаголем.
Найди нас по обе стороны протяженности в одиннадцать лет. Пускаясь в путь неведомый, проводника прими, что прибудет при свете полной луны. С ним ступай на дружбы луга, а погибнет повозка – на козлиную голову путь продолжай. Спутник твой будет без вины осужден; возговори тогда, правду реки, ибо правда и ложь равно ведут в крутую расщелину слез.