Он взял меня за руку, и мы ушли из церкви и двинулись по тихим задворкам Шэдуэлла, каждый глубоко в своих мыслях. Бенджамин что-то мычал себе под нос – «Я начинаю видеть свет»[72], как я теперь понимаю, в любимой отцовской тональности ми-бемоль, – а я размышлял над тем, каким нелепым бы это ни казалось и как ни старался я этой мысли сопротивляться, нет ли в его теории какого-то смехотворного грана истины. Если все так и есть, истина эта горька; но мне в каком-то смысле стало легче. Любое объяснение лучше никакого, в конце-то концов.

Больше в тот день я не пытался играть на пианино. Вернувшись к Тони, мы поели, потом смотрели телевизор и играли в видеоигры. Я позволил Бенджамину все выбирать самому, настоял лишь на том, что мы посмотрим выпуск местных новостей. Убийство там не упоминалось. Быть может, время истекало не совсем так быстро, как я думал.

Тони и Джудит вернулись около половины пятого. Они вроде бы прекрасно провели время – и видели, что Бенджамину день со мной тоже понравился, а потому осыпали меня благодарностями. Вплоть до того вообще-то, что Джудит предложила довезти меня до дому.

– Это нетрудно, – сказала она. – Да и Тину я уже целую вечность не видела.

Должно быть, их слегка удивили мои сомнения, но, думаю, вы-то понимаете, почему меня встревожила такая перспектива. В уме я уже выстроил вероятную череду событий, которые дадут полиции возможность почти мгновенно вычислить мой адрес. Честер и группа приехали в студию; ждут, когда появимся мы с Пейсли, все более нетерпеливо; наконец Честер возвращается в дом, матерясь себе под нос, и обнаруживает, что весь дом кишит полицией. Его отвезут в участок на допрос, и он неизбежно сообщит, что последним в живых Пейсли видел я. Выдаст им мое имя. Скажет, где я живу. Несомненно, полиция уже меня ждет в квартире.

Но, опять-таки, разве не собирался я и так сдаться? Не за этим ли я вообще пришел к Тони? Я тогда чувствовал, что мне в этом понадобится его помощь, но теперь, отдохнув несколько часов, поговорив с Бенджамином, я окреп, в голове у меня прояснилось, и я понял, что смогу сделать это и сам. Надо признать, Джудит это шокирует; но там будет, по крайней мере, ее сестра (Тина и без того встревожена – в дом явилась полиция, расспрашивает, где я), и они смогут хоть как-то друг дружку утешать, пока все это дело не уладится.

И потому я принял ее приглашение, и вместе мы поехали в «Поместье Херберта»: Джудит изо всех сил старалась поддерживать беседу, а я только крепче стискивал края своего сиденья, нервы у меня все сильней разыгрывались, пока где-то в миле от дома меня уже не начало ощутимо трясти. Я чуть в голос не закричал, когда мы свернули в микрорайон и я первым делом увидел, что на балконе нашей квартиры стоит полицейский. У нашего подъезда к тому же – две полицейские машины. Хоть я и ожидал как раз такого, зрелище было ужасающее.

– О господи, – произнесла Джудит. – Что тут происходит?

– Посиди здесь, – сказал я, как только она остановила машину. – Я схожу проверю, в чем дело.

– Нет, я пойду с тобой.

Мы поднялись по лестнице; у моей двери нас остановил констебль.

– Живете в этой квартире? – спросил он.

Я кивнул, сообщил, как меня зовут, и сказал:

– Послушайте, я знаю, о чем вы думаете, но на самом деле я к этому никакого отношения не имею. Я сам совершенно в ужасе от того, что произошло, и могу объяснить все до.

– Все в порядке, – успокоил меня он. – Вас ни в чем не подозревают.

– Ни в чем?

Никак невозможно описать облегчение, что охватило меня, когда я услышал эти слова. Меня так ошарашило, что я едва слушал, а он меж тем продолжал:

– Нам просто нужно, чтоб вы ответили на несколько вопросов, только и всего. Неприятное это происшествие, когда вот так, но такое случается постоянно, и юной даме теперь уже ничего не грозит.

– Юной даме?

Он воззрился на меня:

– Ну да. Юной даме. Вы же понимаете, о чем я, нет?

Он завел меня в квартиру, где комнату Тины обыскивали еще два полицейских. Очевидно, она сегодня днем сама вызвала неотложку и сообщила им, что передозировалась.

Джудит все это восприняла очень спокойно, с учетом обстоятельств.

– У нас таких случаев десятки, – сказал констебль. – Буквально десятки каждую неделю. – Он наливал Джудит чаю – та сидела за кухонным столом в таком потрясении, что не могла двинуться с места. – Вообще-то это просто крик о помощи. Чистое привлечение внимания. Вы меня извините на минутку? Зов природы.

Оставшись наедине, мы с Джудит поняли, что разговаривать нам трудно.

– Уму непостижимо, – сказал я. – Уму непостижимо.

Я и дальше какое-то время продолжал повторять такие же бесполезные слова, пока она меня не перебила. К моему удивлению, заговорила она не скорбно, а зло.

– Ты как мог такое, к черту, допустить, Уильям? Ты с этой женщиной живешь, елки-палки.

– Живу с ней? Да мы с ней даже не видимся.

– Так что же, никаких признаков не было, ничего? Ты понятия не имел, что происходит?

Я собирался снова раздраженно все отрицать; но тут понял, что Джудит, разумеется, права.

– Там этот человек был. – начал я.

В кухню вошел другой полицейский:

– Я не мог бы с вами побеседовать, будьте добры?

Мы вышли в гостиную, и он задал мне череду вопросов. Я рассказал ему все, что знал о Педро, все клочки сведений, что я подобрал о нем, объяснил, что в последнее время Тина все больше и больше отпрашивалась с работы, как она выглядела в тот воскресный вечер, когда я видел ее в последний раз.

Мне пришла в голову мысль.

– А записки она не оставила, нет?

– Вообще-то оставила.

Он передал мне линованный лист формата А4: свежий, на нем только одно сообщение. Там говорилось:

Я вернул листок.

– И вот еще что, – сказал он. – На вашем автоответчике было вот это сообщение. Полагаю, оно не имеет отношения к тому, что произошло?

Он нажал клавишу «воспр.», раздались обычные гудки, за ними – женский голос.

– Послушайте, Уильям, – произнес он. – Насчет вчерашнего. Я все могу объяснить. – Пауза. – Я могу все объяснить, и у вас не будет неприятностей. – Пауза подольше. – Приезжайте ко мне сейчас же.