– А в пять лет Женечка умерла, – каким-то слишком спокойным голосом сказала Татьяна.

– Как? – вскрикнула Ольга. – Как – умерла?

Татьяна спокойно продолжила, только голос чуть задрожал:

– А как умирают? Обычно. Заболела и умерла.

Растерянная Ольга не понимала, что ей делать – спрашивать дальше, молчать? Не выдержала:

– Таня, прости! Но я… Не понимаю! Ты же говорила – здоровая, крепкая девочка?

Та безучастно ответила:

– Ага. Была. А потом болезнь обнаружилась. Страшная. Сначала ничего особенного, ну синячки появлялись – то там, то сям. Я и внимания не обращала! Все в синяках – носятся ведь. Потом слабеть стала, худеть. Есть перестала. Все поспать норовила. Походит чуть-чуть по дому и: «Мама, я спать хочу. Полежать».

Ну мы и бросились в Симферополь, в больницу. А там… Там сказали, что поздно. Лейкоз. Я тогда хотела в Москву ехать, в Питер. Даже отца ее хотела разыскать – а что, пусть помогает! В таком-то горе. А как его найти? Я и фамилию его не знала – только имя. Ну, говорил, что живет в самом центре, у дома, где Пушкин жил. Ну а потом стало ясно, что все бесполезно. И дочка моя… умерла.

Ольга вздрогнула и положила свою ладонь на ладонь Татьяны.

Та встала, умылась под рукомойником и обернулась с улыбкой на лице.

– Все, хорош! – делано-бодрым голосом сказала она. – Что я тебя нагрузила? Ты отдыхать сюда приехала, а тут я!

Ольга попробовала возразить, но Татьяна ее перебила:

– Все, Оль! Честно – хватит! И что это меня пробрало? Я ведь давно все отплакала. Даже слез не осталось. Ладно, давай отдыхай! Завтра я тебе все расскажу. И все покажу, а, Оль? Ты ж тут, у нас надолго – все надо знать и все понимать.

Ольга легла, прижавшись к теплому дочкиному боку. Подумала: «А я еще бога гневлю! Господи, дура какая! У меня есть Иришка. Мама и папа, любимый муж. Квартира и деньги! А тут…»

Из приоткрытого окна доносились невероятные, незнакомые запахи – свежести, прохлады, оживающих, просыпающихся садов. Где-то далеко мелодично и равномерно посвистывала птица. Ольга подумала, наверное, крупная. Почему – сама не поняла. Но живо представила эту самую птицу – огромную, с широким размахом мощных крыльев, с переливчатым оперением и красивым, чуть загнутым клювом. Птица непременно жила на горе, свив гнездо на макушке широкого дерева. Вот ведь какие глупости лезут в голову.

Уснула не сразу, но спала замечательно – крепко, спокойно, без тревожных сновидений. Перед сном посмотрела на дочку, Иришкино лицо было спокойным и безмятежным. Казалось, даже чуть посвежело и порозовело.

Утром, проснувшись, заварила кофе – настоящий, ароматный, бразильский. Ухватила перед самым отъездом.

Татьяна завороженно рассматривала хрусткий пакетик и без конца нюхала его.

– Вот ведь, а? Я и не знала, что кофе так может пахнуть! Оль! А можно еще? Одну кружечку?

Потом важным голосом объявила:

– В санаторке, то есть в санатории, в физкабинете, работает подруга. Что надо – устроим! Процедуры какие Иришке твоей. Имеются знакомые и в магазине, и на почте – тебе ж надо будет звонить? Ну так вот! А очередя там знаешь будут какие, когда туристы нахлынут? Обалдеешь! Яйца из-под кур и молоко из-под коровы можно брать у тети Тони – второй дом от угла, я тебя туда сведу, договоримся. Люська Кругликова, подружка моя, та завмагом у нас. Если чего – обращайся! Я тебя и с ней познакомлю. Правда, стерва Люська отменная! Сама понимаешь, торговля, все на поклон к этой цаце. – Татьяна тараторила без умолку.

В первый день решили осмотреться, прогуляться – в общем, начать новую жизнь.

Татьяна убежала на работу, а Ольга пошла будить заспавшуюся дочку.

После завтрака пошли на море. Оно было не очень приветливым – свинцово-серым, даже угрожающим в своем застывшем, ненатуральном спокойствии. Дул довольно холодный ветер, и Иришка замерзла. Еще она была разочарована.

– Мам! Что, море – всегда такое? – все спрашивала она.

Ольга смеялась и успокаивала ее:

– Вот погоди! Наступит тепло, и будешь плескаться, да с каким удовольствием! Меня бабушка не могла из воды выгнать, поверь!

Иришка с недоверием на нее поглядывала и, кажется, впервые не верила.

А вот прогулка по поселку понравилась – Малоречка была поселком зеленым, уютным. Местные с удивлением разглядывали вновь прибывших, вступали в разговоры:

– Кто вы, откуда и чё приехали в такую рань? У кого остановились?

В общем, с этого дня началась их курортная жизнь. Ольга привыкала к ней трудно и долго – по вечерам очень хотелось домой. Скучала по маме и мужу. Но видя, как оживает и расцветает Иришка, тут же приходила в себя – все не зря, не зря! Все она сделала правильно.

Домой звонила через день. Трубку брали то мама, то тетка, то муж. Там было все по-прежнему. У Ирины Степановны, увы, никаких улучшений. Впрочем, их и не ждали – только бы не было отчаянных мук.

Ольга умоляла поставить ее в известность, когда…

Мама торопливо отговаривалась:

– Да-да, разумеется!

Но Ольга чувствовала, что мама лукавит.

Муж почти не разговаривал – отделывался короткими фразами: «Ты все знаешь, Оля. Что тут повторять?»

Она не обижалась – все понимала. Конечно, все понимала! Им там, у постели умирающей, куда хуже, чем ей.

Свекровь умерла через два месяца после их отъезда в Малоречку. Конечно же, от Ольги все скрыли – сказали только после похорон, на следующий день.

Мама на Ольгины упреки ответила:

– А для чего, Оля? Кому теперь это поможет? Да и расходы на билеты. А еще и теребить Иришку! Только вы там попривыкли.

Мама была человеком разумным…

Все так. Только на всю жизнь осталась вина – Ирину Степановну в последний путь она не проводила.

Летом, конечно, стало повеселее, несмотря на наплыв отдыхающих, огромные очереди в магазинах и в общепите, на пляже и просто на улицах. Малоречка ожила, оживилась, словно проснулась, закипела короткая, всего-то на три месяца, бурная жизнь.

На танцплощадках до позднего вечера оглушительно гремела музыка, по ночам слышались крики и смех молодежи, стало живее и веселее. Но и более шумно, грязно. Впрочем, жили они на окраине Малоречки, а вся жизнь проходила в так называемом центре. Да и спать укладывались рано – у них своя жизнь, свой распорядок. В кафе и на танцплощадки они не ходят.

С началом сезона Татьяна принялась худеть, каждое утро с недовольством рассматривая себя в зеркало, хлопая по пышным бедрам. И тут же расстраивалась.

Ольга успокаивала ее:

– Да брось ты, Тань! У тебя все отлично!

Татьяна вздыхала и махала рукой: