Десять лет назад владельцы таких, как Бу, собак, проявляющих агрессию доминирования, могли уповать только на занятия по послушанию. В наши дни многое изменилось. Хотя послушание остается краеугольным камнем при работе с агрессивными собаками, теперь уровень агрессии можно снизить, изменив рацион. Научно доказано, что еда влияет на поведение собаки. Слишком богатая белками пища усиливает агрессивность и без того драчливого пса. Аналогичное воздействие способны оказывать и содержащиеся в готовых кормах искусственные консерванты, такие, как этоксиквин, например. Вдобавок повышенная агрессивность может быть обусловлена аллергией на куриное и говяжье мясо, входящее в состав продающихся в супермаркетах собачьих кормов; а десять лет назад все владельцы собак, и я в том числе, охотно кормили ими своих питомцев.

Теперь специалисты по поведенческой медицине (которые в то время были большой редкостью) и многие ветеринары рекомендуют для агрессивных собак корма на основе мяса ягненка с низким содержанием белков и без искусственных консервантов. Вся эта информация, бесспорно, важна для владельцев собак. В наши дни изучено (и это тоже очень важно) воздействие, которое оказывают на собачий организм «человеческие» лекарства, например такое, как прозак (флуоксетин). Предназначенное для снятия агрессивности и других негативных проявлений у человека, оно позволяет смягчить нрав и собаки (так как способствует повышению уровня серотонина в мозге). Это не значит, что одна таблетка превратит Джека Потрошителя в мать Терезу, а собаку Баскервилей в кроткую болонку. Однако эти лекарства помогают проблемной собаке стать более восприимчивой к командам хозяина. Если же словесные внушения не действуют, тот же прозак поможет достичь лучших результатов во время специальных тренировок по коррекции поведения.

К сожалению, десять лет назад никто не слышал ни о специальной диете, ни о корректирующих поведение лекарствах. Если бы в то время имелось какое-нибудь средство для коррекции поведения, способное хоть в малой степени помочь Бу, я запаслась бы им на много лет вперед. Но этих клинических достижений, как и самой поведенческой медицины, еще не существовало. Я могла рассчитывать только на собственные силы и опыт, полученный при воспитании Деллы, пытавшейся, хотя и в меньшей степени, притеснять других собак, и Тимбы, которая частенько третировала своих собратьев, поскольку была сильнее всех.

Но если и у Деллы, и у Тимбы агрессия по отношению к собакам существовала как бы на периферии их сознания, для Бу это являлось целью жизни, его сутью. При виде любой собаки он начинал рычать, шерсть на загривке вставала дыбом. Появление кобеля действовало на Бу, как красная тряпка на быка. Он вырывался столь яростно, что я с трудом его удерживала.

Круг вскоре замкнулся: чем яростнее Бу нападал на других собак, тем меньше у него оставалось шансов вступить с ними в контакт. Однако научиться правильно себя вести он мог только посредством общения с себе подобными. Но я не могла тренировать Бу, подвергая при этом опасности других собак, во всяком случае, до тех пор, пока он не перестанет представлять для них угрозу. Такой момент, к сожалению, не наступал, несмотря на все мои старания: я месяцами занималась с ним в парке, используя все новые и новые приемы и не позволяя себе отчаиваться. И тем не менее проигрывала, моего опыта и умения не хватало. Наступил момент, когда я исчерпала все ресурсы и поняла, что потерпела поражение.

В результате Бу оказался изолирован от других собак. У него не было друзей, с которыми можно носиться по полям или вынюхивать что-то в опавшей листве под ногами. Ему не с кем было побегать до изнеможения, чтобы потом вместе упасть в траву, высунув язык и часто дыша. Ему приходилось довольствоваться лишь моим обществом. Я вела Бу туда, где редко гуляли собаки, и отпускала с поводка. При этом мне приходилось все время бросать палки, чтобы занять его. Или мы просто гуляли и смотрели на уток, плавающих по озеру, на детей, играющих в мяч на новой бейсбольной площадке, на стаи чаек, которые во время шторма залетали далеко на материк, а с наступлением хорошей погоды возвращались в бухту. Иногда в субботу или воскресенье мы отправлялись с Бу на длительную прогулку по пятикилометровой дороге, проходившей через парк; по выходным дням движение автомобилей по ней было запрещено. Примерно за час, маневрируя между группами бегунов и велосипедистов, мы проходили весь путь. Под конец Бу выглядел слегка уставшим, а это означало, что он получил хотя бы минимально необходимую для него нагрузку.

И еще кое-что оказалось для меня недоступно. Начиная с Моппет, я, подобно тому, как родители любуются своим чадом в окружении других детей, с величайшим наслаждением наблюдала за тем, как общаются между собой собаки. Теперь это стало невозможным. Я занималась с Бу, играла с ним, но не могла заменить ему настоящих собачьих друзей.

Пытался ли мой пес утвердить свое превосходство только по отношению к собакам, гуляющим в парке без поводка? Если бы! Этим он не ограничивался. Его агрессия распространялась на собак, идущих на поводке рядом с хозяином. И на тех, которые ждали своих хозяев возле магазинов. Бу не обходил своим вниманием даже тех, что в ожидании хозяина спокойно сидели в припаркованных автомобилях. Короче говоря, все собаки – идущие, стоящие, сидящие – становились предметом его агрессии.

Мы с ним по-прежнему ходили по улицам (это было неизбежно – ведь мы жили и работали в городе): ежедневно по утрам отправлялись в Грин Виллидж, а вечером возвращались обратно, ходили на Седьмую авеню за молоком и в газетный киоск на Юнион-стрит за «Нью-Йорк Таймс». Но получали от этих прогулок не слишком много удовольствия: все время приходилось быть настороже и неусыпно следить, не появится ли в поле зрения какая-нибудь собака. В ПаркеСлоуп, где хозяева часто выгуливали своих собак, неприязнь к нам все более усиливалась, поскольку Бу кидался и скалился на всех встречных собак, несмотря на мое громкое «Фу!» и резкие рывки поводка. Мне оставалось лишь приносить свои извинения.

Еще пример. При виде быстро приближающейся собаки я сворачивала с обочины и переходила на другую сторону улицы. Но и эта уловка не помогала. Очень быстро мой умный мальчик понял, что я прибегаю к этому хитрому маневру всякий раз, как на горизонте появляется его четвероногий собрат. Несмотря на то, что я тянула изо всех сил, он поворачивал голову и угрожающе рычал. Когда ты чувствуешь себя измотанной после длинного трудового дня, а рядом шагает полный сил агрессивный, постоянно угрожающий чьей-то жизни кобель, то иной раз просто не находишь в себе энергии для преодоления той полосы препятствий, которой становится простая прогулка по улице в компании Бу. Казалось, проще остановить проносящийся мимо грузовик, чем удержать на поводке этого мощного ротвейлера, когда он идет в атаку на всех встречных собак. Иногда в такие дни я выбирала не обычную дорогу, а обходной путь. Мне удавалось избежать встреч с другими собаками и, в конце концов, добраться до молочного магазина. Зато и тренировка Бу откладывалась на следующий день, когда, как я надеялась, очередное преодоление полосы препятствий не будет столь тягостным для меня.

Еще крошечным щенком, Бу проявлял отличные сторожевые качества. В шесть месяцев он предпочитал сторожевую службу своим игрушкам, хотя был очень к ним привязан. К девяти месяцам, еще не достигнув половой зрелости, он уже имел все необходимое для устрашения: хорошие размеры, крепкие мышцы, огромную голову с внимательными коричневыми глазами и большущие, крепкие зубы. Его менталитет полностью соответствовал внешности: он мог в череде наших покупателей – порядочных, дружелюбных и благонадежных – высмотреть птицу иного полета, таящую в себе опасность. Увидев подозрительного гражданина, Бу вставал лапами на прилавок, чтобы лучше его рассмотреть. Заметив это, «птичка», как правило, «улетала».