Итак, вопрос населенности можно рассматривать двояко. Нужно противодействовать слишком быстрому увеличению численности населения – и не допускать его сокращения. Первая опасность стара как мир и наблюдается во многих странах, будь то Португалия, Испания, Россия или Япония. Вторая опасность возникла недавно и пока проявляет себя лишь в Западной Европе. Она также проявилась бы и в Америке, если бы та зависела только от фертильности населения, но до сих пор иммиграция пополняла и пополняет население Америки столь уверенно, сколько это вообще возможно, несмотря на предельно малую рождаемость среди коренных американцев. Новая угроза сокращения населения представляет собой опасность, к которой традиционный порядок и образ мышления пока не смогли приспособиться. На нее отвечают моралистскими проповедями и законами против пропаганды контроля рождаемости. Такие методы, как показывает статистика, совершенно бесполезны. Использование противозачаточных средств сделалось повсеместным у цивилизованных народов, и этого уже не изменить. Привычка игнорировать вопросы секса столь глубоко укоренилась в умах власть предержащих, что нельзя ожидать внезапных изменений в этом отношении. Но это крайне вредная привычка, и, на мой взгляд, мы вправе надеяться, что, когда нынешние молодые займут важные посты в управлении, они в данном отношении окажутся лучше своих отцов и дедов. Можно рассчитывать, что они честно признают неизбежность распространения контрацептивов и желательность контрацепции до той поры, пока она не ведет к фактическому сокращению численности населения. Правильным для любой нации, которой угрожает вымирание, будет экспериментальное сокращение финансовой обременительности детей ради нахождения той точки равновесия, где уровень рождаемости будет соответствовать запросам населения.

В связи с этим одно положение нынешнего морального кодекса следует изменить на пользу обществу. В Англии женщин приблизительно на два миллиона больше, чем мужчин, и по закону и обычаю они обречены оставаться бездетными, что, несомненно, для многих их них очень скверно. Если общество терпит незамужних матерей и готово обеспечивать им экономически приемлемое существование, нет сомнений в том, что значительное число женщин, ныне обреченных на бездетность, захочет завести ребенка. Строгая моногамия основана на допущении примерного равенства полов по численности. Если это не так, ситуация сопряжена с немалой жестокостью в отношении тех, кого арифметика принуждает к одиночеству. Поскольку у нас имеются все основания желать прироста населения, эта жестокость может быть нежелательной не только на частном, но и на общественном уровне.

С ростом осведомленности людей становится все проще контролировать силы, которые до сих пор выглядели стихийными. Увеличение численности населения – одна из таких сил. С момента появления христианства она считалась слепым инстинктом. Но быстро приближается то время, когда эту силу придется сознательно контролировать. Однако в данном вопросе, как и в вопросе попечения государства о детях, мы обнаруживаем, что вмешательство государства, если оно призвано приносить пользу обществу, должно происходить в международном масштабе; не стоит уповать здесь на конкурирующие милитаристские государства нашего времени.

Евгеника есть попытка улучшить биологический характер вида посредством осознанного вмешательства в его развитие. Идеи, на которые она опирается, суть дарвинистские, и недаром Евгеническое общество возглавляет сын Чарльза Дарвина[119]; но на самом деле прямым провозвестником евгенических идей был Фрэнсис Гальтон, который упорно отстаивал влияние наследственности на человеческие достижения. В наши дни, и особенно в Америке, наследственность сделалась, если угодно, партийным вопросом. Американские консерваторы считают, что сформировавшийся характер взрослого человека определяется прежде всего врожденными чертами, а вот американские радикалы утверждают, наоборот, что образование это все, а наследственность – ничто. Не могу согласиться ни с одной из этих двух крайних позиций, равно как и с общим для них мнением, стимулирующим эти крайности (речь о том, что итальянцы, южные славяне и прочие будто бы стоят ниже «урожденных» американцев из ку-клукс-клана[120]). Пока нет возможности определять, какие ментальные способности человека проистекают из наследственности, а какие привносятся образованием. Если рассуждать с научной точки зрения, необходимо сопоставить между собой тысячи пар идентичных близнецов – разделить их при рождении и обучать их настолько различно, насколько это возможно. В настоящее время подобный эксперимент вряд ли осуществим. Лично я думаю, пусть мое мнение не является научно обоснованным и опирается лишь на внешние впечатления, что скверное образование способно испортить кого угодно (и портит, уж поверьте), но только люди с особой врожденной предрасположенностью могут достичь подлинного величия в той или иной области. Я не верю, что даже самое лучшее образование позволит превратить обычного мальчика в первоклассного пианиста; я не верю, что лучшая в мире школа может сделать всех нас Эйнштейнами; я не верю, что Наполеон не превосходил по способностям своих одноклассников в Бриенне[121] и просто изучал стратегию, наблюдая, как его мать управляется с оравой непослушных сыновей. Я убежден, что в подобных случаях (а в известной степени во всех случаях) существует природная предрасположенность, которую посредством образования оттачивают до совершенства. На самом деле имеются очевидные доказательства этому: каждый способен опознать умного человека или глупца по форме головы, что вряд ли можно считать характеристикой, привносимой образованием. Или рассмотрим противоположную крайность – идиотизм, тупость и слабоумие. Даже самый фанатичный противник евгеники не посмеет отрицать, что идиотизм, по крайней мере, в большинстве случаев, есть врожденное заболевание, и для любого человека, интересующегося статистической симметрией, это будет означать, что на противоположном конце шкалы должно присутствовать соответствующее число людей с аномально выдающимися способностями. Посему я готов допустить, не вдаваясь в дальнейшие споры, что люди различаются своими врожденными умственными способностями. Я также допускаю кое-что, возможно, более сомнительное, а именно, что умные люди предпочтительнее своей противоположности. С учетом этих двух соображений можно сказать, что мы располагаем обоснованием для евгеники. Поэтому мне не следует от нее отмахиваться, что бы мы ни думали по поводу личностей конкретных поборников этого направления.