Когда мы прилетели в Орландо, то пересели в автобус до мыса Канаверал. Мы заказали доставку индейки прямо в здание NASA.

Обожаю своих близких, потому что у нас царит полное доверие, и мы всегда поддерживаем друг друга. Мы многое пережили, но всегда были заодно. У нас особенная связь. Некоторые рассказывают, что у них неприятное семейство. Раньше я в это не верила, пока сама не познакомилась с такими людьми и своими глазами не увидела, как они непрерывно друг друга оскорбляют. Вспоминаются мои свекры. Каждое застолье превращалось в скандал. Не знаю, что с этим делать, кроме как перестать общаться с такими родственниками. Если ситуация в вашей семье удручающая, заведите друзей, с которыми вам хорошо и весело. Когда на семью нет надежды, друзья всегда вас поддержат – и в хорошие, и в сложные времена.

Когда мы заботимся друг о друге, выигрывают все.

Держите хвост пистолетом

У меня есть друзья-ровесники. И много друзей младше меня. Все они радуются жизни. Мой хэштег в соцсетях – это #ItsGreatToBe71[37], потому что я обожаю свой возраст.

Судя по комментариям в соцсетях, люди боятся старения. Но когда они видят мои посты, то успокаиваются насчет своих морщин и своего будущего. Меня также часто спрашивают на интервью, за что я так люблю свой возраст, почему пожилых надо уважать и ценить, и зачем им вести активный образ жизни, да еще и быть стильными.

Отчасти я не боюсь старения, потому что каждая декада в моей жизни была лучше предыдущей. С двадцати до тридцати все было ужасно, за исключением троих моих чудесных детей; с тридцати до сорока тоже было так себе; до пятидесяти я только и делала, что выживала; после пятидесяти перебралась в Нью-Йорк и старалась запустить свой бизнес и найти друзей; и только после шестидесяти я обрела стабильность в работе, в окружении детей и внуков. Сейчас я нарасхват. Я такого не ожидала, но меня это приводит в восторг.

Еще одна причина, по которой мне не страшно стареть, – это впечатляющий пример в лице моей матери. Когда отец скончался, маме был шестьдесят один год. Ему было семьдесят три, и он погиб при крушении самолета вместе с мужем моей сестры. Это была ужасная трагедия – казалось, что такое невозможно. Папа ведь был для нас как Супермен.

Их брак был таким счастливым, что мы думали, что теперь мама никогда не придет в себя. Мы не знали, что с нею будет; ведь она всегда была рядом с папой, помогала ему, поддерживала его. Как же мы ошибались! Она расцвела. Когда ей было далеко за шестьдесят, она занялась творчеством. Она брала уроки резьбы по дереву, керамики и живописи. Она ездила по стране, рисуя пейзажи и дома маслом и акварелью. Она регулярно участвовала в выставках в Претории.

А еще она фотографировала, поэтому начала устраивать выставки своих работ и выигрывать награды. Вы, вероятно, заметили, как красивы ее фотографии с нами в пустыне. Мы не сознавали, насколько она талантлива. Я унаследовала от нее серебристую седину, но не творческую жилку. Уже после семидесяти она занялась офортами – это сложный процесс, при котором вы иглой наносите рисунок на металлическую пластину, а потом используете разные химикаты и механизмы, чтобы сделать его оттиск на бумаге. Она сама приобрела все необходимое оборудование и научилась им пользоваться. О ней писали в справочнике «Кто есть кто среди художников», вышедшем в ЮАР. Она творила день и ночь. Ее карьера в качестве южноафриканской художницы продлилась двадцать два года.

Когда ей было восемьдесят шесть, она вернулась в Канаду и начала жизнь заново. Это произошло, когда продалась Zip2, и у нас были средства, чтобы перевезти маму и мою сестру и поселить их в Канаде, чтобы они были поближе к родным. Некоторые волновались, что мама будет скучать по своим подругам. Когда я позвонила ей и спросила об этом, она сказала, что вообще не переживает, потому что все ее друзья давно мертвы. Она рисовала, занималась гравировкой (она привезла все оборудование с собой) и продолжала участвовать в выставках. Тогда с ней жила моя сестра Линн, которая тоже преподавала танцы и выучилась цифровому искусству в пятьдесят девять лет. Но мама только набирала обороты.

К девяноста четырем годам для изобразительного искусства у нее уже слишком тряслись руки, но вместо того, чтобы остановиться, она решила воспользоваться преимуществами современных технологий и научилась рисовать на компьютере. В девяносто шесть тремор стал мешать ей заниматься и этим, так что она ушла на покой, превратившись в ненасытную читательницу, и стала следить за всеми нашими путешествиями по карте. Она говорила, что после девяноста лет была счастливее, чем когда-либо. Я думаю, нам есть к чему стремиться.

Помню, как однажды сходила с ней на «стариковское» чаепитие – тусовку для пожилых в маленьком городке в Альберте[38]. Это был печальный опыт, потому что старики только и делали, что ворчали.

Мы оттуда ушли, и я спросила ее:

– Они становятся сварливее с возрастом?

– Нет, они и в молодости были ворчунами, – ответила она.

Так что, если вы раздражительны, задумайтесь о переменах уже сейчас, иначе превратитесь в несносного ворчуна, когда постареете.

Мама была невероятной. Она сохраняла остроумие до девяноста восьми лет, пока ее тело не сдалось и она не умерла. Кэй была с ней и рассказала, что тем утром она еще смеялась. Мама никогда не боялась стареть. Она вообще об этом не говорила. Она всегда выглядела роскошно – красила губы красной помадой и любила принарядиться и надеть серьги на выход. В последние годы у нее были красивые длинные седые волосы. Она всегда опрятно выглядела (если не считать брызги красок на ее одежде).

Она всегда была оптимистична – как и мой отец. Помню его человеком, который всегда во всем искал позитив. На обратной стороне его визиток даже было напечатано «Выше нос». Он привносил этот слоган во все, что делал. Родители никогда не повышали голос, и я ни разу не слышала, чтобы они ругались.

Если вы достаточно долго живете, проблемы начинают повторяться. Когда вы сталкиваетесь с чем-то плохим или с кем-то дурным, то просто говорите: «Вставай в очередь, дружок». Такое с вами уже случалось, и оно когда-то ужасно вас расстроило, но в следующий раз огорчение уже не той силы, и вы можете от него просто отмахнуться.

В нашей семье случались смерти, ведь в большой семье это неизбежно. В первый раз это опустошает. Вы думаете, что не оклемаетесь, но потом приходите в себя. Вы даже можете спокойно говорить об умерших родных и не расклеиваться. Это плюс старения.

Когда я навещала свою старшую сестру, у которой был рак кишечника, я брала с собой собаку. Потом собака постарела и заболела. Я была очень расстроена. Сестра сказала: «Тебе суждено жить дольше собаки», так что мне пришлось смириться. Я все еще вспоминаю эту отрезвляющую фразу, хотя сестра уже умерла. Она не теряла чувство юмора до самого конца. Как-то раз я привезла ее в супермаркет. Ей пришлось облокотиться на тележку, потому что она была совсем слаба. Мы столкнулись с кем-то из ее знакомых. Та женщина сказала, что сестра прекрасно выглядит и замечательно похудела, и поинтересовалась, какая у нее диета. «Рак!» – ответила сестра и рассмеялась.