случалось уже давно, – Вера! Удивительно! Ночь, я дома и мне не страшно!

– Аркаш, ты влюбился что ли?

– В тебя, моя королева.

– Не ври.

– Иди же ко мне! Какая же ты у меня красавица, Верка, можно ослепнуть!

– До сих пор не ослеп.

– Но есть риск, есть риск! Жаль, что я не поэт, как твой этот Витёк.

– Он не мой.

– Но охаживает тебя, домой провожает, на цырлах перед тобой ходит. А как перед тобой на цырлах не ходить? Ты летать умеешь, Вер?

– Нет.

– Жаль. Но это необязательно! Смотришь на тебя – и летишь, прикасаешься – и уже возле звёзд. Прости меня, что жизнь тебе испортил.

– Не плачь, лучше поцелуй меня.

– Руки твои словно вьюны золотые, волосы – травы весенние, глаза – океан. Рот – пропасть, где я пропадаю, и нет меня. Кожа прохладнее мрамора и горячее свечи. Линии тела невыразимо прекрасны, я тоскую, приближаясь к тебе от того, что придётся на миг отойти. С чем или кем сравнить тебя? Всё лучшее от земли – в тебе, душа твоя полна звёздами нарождающимися. Твоё совершенство сердце моё с ветки сбивает – и падает сердце – взлетает, падает и взлетает. И всё это ты. Это ты. Ты.

Ничего не изменилось в жизни Гавриила. Так же вставал он на заре и шёл на реку. Так же стоял у воды ежедневно и даже не догадывался, что у Зинаиды живёт существо, оборотившееся из рыбы в человека из жалости к нему.

– Юля! Я больше не боюсь ночами. Это из-за тебя?

– Не знаю.

– А ещё летаешь?

– Нет.

– Ну вот, забрал я у тебя полёт.

– Одно забрал, другое дал. Я ведь много лет мёртвой ходила. Ты – часть моего воскресения. Насмотреться на тебя не могу, наслушаться. Всё в тебе для меня дорого. То, как двигаешься или пребываешь в неподвижности, голос твой пробуждает меня от сна, и рвусь к тебе навстречу. Всё в тебе мне знакомо и родственно. Предвосхищаю желания твои. Дорого мне, как ты приходишь, дорого, как удаляешься. Если ты рядом, всё превращается в музыку. Если тебя нет – истекающей из меня благодарностью, что ты был со мной и может быть, будешь.

– Юля, ты… если кого встретишь, ты свободна, слышишь? Если полюбишь кого.

– Пока сердце занято, Аркаш.

– Что я творю, Юль? Прыгаю между двумя женщинами, как заяц.

– А ты не прыгай. Ходи. Вера обо мне знает?

– Нет.

– Скажи ей. Не ты скажешь, кто-нибудь доложит. В деревне живём.

– Я люблю тебя.

– Знаю.

– Как это возможно, любить двоих? Мука сплошная.

– Любовь, она ведь сладкой не бывает. Вот, для нас – с грязью перемешана. Спряталась она, а мы её сторожим. А любовь сторожит нас.

Ничего не изменилось в жизни Гавриила. Также погружён он был в бездонные дни и ночи своей жизни и также одинок. И приснился ему однажды сон, что подходит он к Кише, а над ней раскинут мост из звёзд. На другом берегу, на том месте, где стоял раньше храм – новый вырос из белого камня. Колокола звенят. И спускается от храма к реке Илларион в светлых праздничных одеждах и идёт по мосту. Дошёл до половины и Гавриила окликнул. Гавриил пошёл навстречу прямо по звёздам, и встретились они на мосту. Далеко внизу речка бежит, её даже не слышно, потому что мост в небо поднялся.

– Гавриил! – молвил Илларион, – Если бы тебе Бог дал новые ноги, куда бы ты пошёл?

– У меня есть ноги, – ответил Гавриил.

– Ноги твои, Гавриил, у реки остались стоять, а новые ноги Бог тебе дарует. Смотрит на себя Илларион, а ведь действительно, висит он над мостом в воздухе без ног.

– Вот, примерь, – и бросил Илларион Гавриилу новые ноги.

Примерил их Гавриил – впору пришлись они ему.

– Бери их, – сказал Илларион, – они должны служить тебе, а ты должен теперь Богу послужить. Скоро на месте старого храма новый вырастет, вон какой белый да высокий. Служить в нём будешь. Храму служитель нужен, тот у которого в сердце кроме Бога ничего нет. Избрал он тебя на подвиги духа. Отправляйся в Александров в духовную семинарию. Там главенство держит отец Власий. Поезжай к нему, поклонись, передай от меня привет. Я к нему ночью явлюсь в видении или во сне, скажу, чтобы взял тебя на обучение для Малаховской церкви.

– Да что ты, батюшка Илларион! Не образованный я! На зернохранилище работал, остальное время рыбаком стоял.

– Знаю я. И что? Образование наше в том, какой ты мир внутри носишь. Царствие там, какое у тебя? А в голову тебе в семинарии то, что нужно, вложат, всему научат. Только как человеком быть, научиться невозможно.

– Батюшка Илларион! А как там на небе?

– Ни с чем не сравнить. А если ни с чем не сравнить, как я тебе расскажу? И не положено мне тебе о том рассказывать.

– Батюшка, а когда мне ехать в этот самый Александров? У меня и денег нет.

– Доберёшься! Бог поможет! – сказал, и исчез.

Гавриил проснулся и пощупал свои ноги. Они оказались на месте. «А если на самом деле надо мне ехать? А вдруг нет? Что я, как дурак, поеду, поклоны буду бить, а меня оттуда выгонят, это же только сон! А Богоматерь? Иосифу же во сне ангел явился, а не наяву, вдруг, вещий был тот сон?» – Гавриил собрался на реку, но ноги у него на реку не шли. Всё было как прежде – дом Гавриила, небо Гавриила, земля Гавриила, только сам Гавриил был уже не тот. Что-то с ним случилось, руки открыли шкаф, где лежала папка с его документами, взяли её и положили под мышку, ноги не слушались его приказов, а потом вышли на дорогу, пошли в сторону реки, но возле реки не остановились – прошли дальше через мост, за деревню, где начиналась асфальтовая дорога, по которой сновали легковушки и грузовики. Она вела к развилке, потом, разветвлялась ещё много раз, пока на указательном щите не появлялось имя города, куда надо было прибыть Гавриилу. Рыбак остановил первую попавшуюся машину. Это оказался чёрный мерседес. Гавриил подумал, что где-то уже видел эту машину и этого водителя, но страх перед предстоящим путешествием вымыл из головы всё лишнее. Гавриил сел в машину, сказал, что у него нет денег, что ему нужно в Александров в семинарию, что адреса он не знает, но, о, счастье, водитель согласился! Слово – за слово, и водитель расположил