А сражения? Особенно жаркими были схватки возле статуи богини Ромы, у дома Рутилиана. Клянусь светом Солнца, старый толстяк, которого мы не ставили ни во что, вновь помолодел под звуки боевой трубы. Помню, он утверждал, что меч – его оракул. «Спросим Оракула», – говорил он, бывало, прикладывал клинок к уху и важно слушал, кивая головой. «И сегодня Рутилиану дано остаться в живых», – сообщал он, сбрасывал плащ и, отдуваясь, бросался в бой. Да, припасов у нас было мало, а шуток – хоть отбавляй!

Два месяца и семнадцать дней мы продержались, сжатые в кольцо со всех сторон, – и кольцо сжималось все теснее! Несколько раз Алло передавал нам, что подмога близка. Мы не верили ему, но солдат эти вести ободряли.

Кончилось все возгласами радости, но тоже как бы во сне. Крылатые Шапки неожиданно оставили нас в покое на целый день и целую ночь. Сперва мы спали вполуха, каждый миг ожидая тревоги, а потом заснули мертвецким сном – вповалку, где кто был. Не дай вам бог когда-нибудь так устать! Когда мы проснулись, укрепления были полны каких-то чужих вооруженных людей, которые с любопытством смотрели, как мы храпим. Я толкнул Пертинакса, и мы одновременно вскочили, хватаясь за мечи.

«Ну и ну! – засмеялся молодой воин в блестящих доспехах. – Не с Феодосием ли вы собираетесь сражаться? Глядите!»

Мы посмотрели на север: там снег покраснел от крови, но Крылатых Шапок не было видно. Мы посмотрели на юг: там среди белых снегов стоял лагерь, над которым реяли орлы двух легионов. На западе и на востоке виднелись далекие отблески пожаров и битв, но вокруг Гунно все было спокойно.

«Оставьте тревоги, – сочувственно молвил воин. – У Рима длинные руки. Где найти комендантов Вала?»

Мы ответили, что это мы и есть.

«Но вы стары и седоволосы! – воскликнул он. – А Максим говорил, что это юноши».

«Несколько лет назад так и было, – сказал Пертинакс. – Какова будет наша судьба, о прекрасное и сытое дитя?»

«Меня зовут Амбросий, я секретарь императора, – заявил он. – Покажите мне письмо, отправленное Максимом из Аквилеи, и тогда я, может быть, вам поверю».

Я вынул и протянул ему письмо. Прочитав его, он отдал нам воинский салют и сказал: «Ваша судьба в ваших собственных руках. Если вы согласитесь служить Феодосию, он даст вам легион. Если вы предпочтете вернуться домой, он сделает вам триумф».

«Я бы предпочел ванну с мылом, притираниями и благовониями, лезвие, чтобы побриться, – ну и закусить, конечно», – улыбаясь, сказал Пертинакс.

«Теперь я вижу, что передо мной юноша, – сказал Амбросий. – Ну а вы?» – он повернулся ко мне.

«Мы не таим зла на Феодосия, но на войне…» – начал я.

«На войне, как в любви, – закончил Пертинакс. – Хороша она или плоха, но первая любовь не ржавеет. И вторая уже не прельщает».

«Это верно, – молвил Амбросий. – Я видел Максима незадолго до его смерти. Он предупредил Феодосия, что вы никогда не согласитесь служить ему, и я искренне говорю, что это большая потеря для моего императора».

«В утешение ему остается Рим, – заметил Пертинакс. – Итак, прошу, позвольте нам отправиться по домам, ибо мы уже досыта нахлебались этой каши».

И все-таки напоследок они устроили нам триумф!

– Вы заслужили его, – произнес Пак, бросив несколько листьев в пруд. Черные маслянистые круги побежали по воде, убаюкивая, завораживая взор.

– Мне хотелось бы знать еще… очень многое, – заволновался Дан. – Куда делся Алло? Появлялись ли потом снова Крылатые Шапки? А что стало с Амалем?

– И что случилось со старым толстым генералом, у которого было пять поваров? – добавила Уна. – И что сказала ваша мама, когда вы вернулись домой?..

– А вот матушка-то ваша скажет: нельзя так поздно засиживаться у старой мергельной ямы, – раздался голос Хобдена позади них и вдруг сорвался на шепот:

– Тсс! Смотрите!

Он замер, уставившись на сидящего буквально в двадцати шагах великолепного рыжего лиса. Лис весело поблескивал глазками, рассматривая ребят с видом старого друга.

– Ах, мистер Рейнольдс, мистер Рейнольдс! – еле слышно воскликнул Хобден. – Если б я только знал, что таится в твоей хитрой голове, каким бы я был мудрецом! Мистер Дан, мисс Уна, пойдемте побыстрее. Мне еще надо запереть курятник.

Рим марширует вперед,

Под ноги Рим не глядит:

Пусть разбегается Мелкий Народ

Из-под колес и копыт.

Мы же за вашей спиной

В стаю собьемся, ворча,

Чтобы решающий выиграть бой

Хитростью вместо меча.

Мы – мелюзга, мелкота,

Ростом не выше куста,

Но чужаки неспроста

Наши обходят места.

Мы – незаметный народ,

Ржавый нарост на сосне,

Червь, пожирающий плод,

Или заноза в ступне.

Радостно крыса на зуб

Пробует в трюме канат;

Плющ, убивающий дуб,

Так же доволен и рад.

Любо и нам средь лесов и болот

Труд свой бесшумный вершить,

Зная, что час наш придет —

Можно пока не спешить.

Нет, наш народ не силен,

Если же в сильных нужда —

Тайной тропою из дальних сторон

Мы проведем их сюда.

Новое рабство нас ждет,

Но обратится во прах

Ваша твердыня – и Мелкий Народ

Спляшет на ваших гробах!

Мы – мелюзга, мелкота,

Ростом не выше куста,

Но чужаки неспроста

Наши обходят места.

Мы – незаметный народ,

Ржавый нарост на сосне,

Червь, пожирающий плод,

Или заноза в ступне.

Перевод М. Бородицкой

Перевод Г. Кружкова

* * *

Если впрямь ты пророк —

честь тебе и хвала!

Прослывешь повсеместно ты

важною шишкой —

Кроме лишь одного небольшого села,

Где рожден ты

и где тебя помнят мальчишкой.

И пока обличитель обидчив и юн,

В дневнике своем пишет он

горькие строки:

Что в глазах земляков

он всего лишь хвастун…

Но пророкам на пользу такие уроки.

Всех богатств ниневийских,

развеянных в дым,

Всех раздумий во чреве кита

и во храме

Сто́ит тот городок, где соседям твоим

Дела нету,

с какими ты знался царями.

Кем бы ты ни прослыл —

только в отчем краю