– Ты не станешь писать в Рим?

– Конечно же стану.

– Тогда я не понимаю!..

Дик наклонился за бутылкой:

– Поищи на столе. Там должен отыскаться второй кубок.

Ловелл повиновался. Найти тот среди раскиданных посланий и стопок древних фолиантов оказалось непросто. Ричард наполнил оба кубка до краев и приподнял свой, салютуя:

– Я намерен послать в Рим тебя. И мне искренне жаль, Френсис…

– Ричард?

– Ты не сможешь погулять на нашей свадьбе, – Дик заразительно рассмеялся и отпил вина. – Но обещаю. Когда ты вернешься, я непременно выпью с тобой за столь радостное событие.

До Ловелла начало доходить. Воистину только Ричарду могло прийти в голову, как нарушить все мыслимые правила, на самом деле соблюдя их. Герцог обязан испросить разрешение папы, и он отправит послание в Рим – которое дойдет с опозданием или вовсе потеряется по дороге. Папе придется признать этот брак по причине его свершения.

– Нет запрета, значит, разрешено, не так ли? – Ричард хитро прищурился и вдруг посерьезнел. – Слишком часто Анна оказывалась недоступной для меня из-за подлости и интриг наших общих родственников. Причем именно тогда, когда, казалось бы, никакие препятствия уже не могут разделить нас.

Френсис отпил из своего кубка и усмехнулся:

– Я не устаю восхищаться тобой. И, извини меня за подобные слова, друг мой, тебе и в картах не нашлось бы достойного соперника.

– Карты? – Дик делано удивился. – В тех, что привезли из Святой земли наши прославленные крестоносцы? Уж не мнишь ли ты меня плутом, дружище?

– Ни в коем случае! – рассмеялся Френсис. – Но я не знаю человека, который столь изящно выпутался бы из горя.

– Пока нет, – Ричард был польщен. И, конечно, он не стал рассказывать, в каком состоянии застал бы его виконт, придя на несколько часов раньше. Дик тогда если только на стены не бросался от безысходности. Герцог подошел к столу и передал Ловеллу послание. – Вот, держи.

– Я помчусь стрелой! – воскликнул Френсис и добавил: – Я знаю замечательное местечко невдалеке от Лондона. И меня там примут с распростертыми объятиями.

Летом 12 июля 1472 года Ричард, так и не дождавшись разрешения папы, торжественно венчался с Анной Невилл в Вестминстерском аббатстве.

Гирлянды белых роз свисали со стен, оплетали флаги и гербы: Невиллов, Солсбери, Глостера и Йорка. Множество свеч трепетали под наплывами легкого ветерка. Мощные звуки органа сливались с ангельски чистыми голосами мальчиков, поющих на хорах духовные гимны.

Ричард стоял у алтаря, слушал торжественные речи и ожидал, сам не зная чего. Думать о том, что сюда ворвутся недруги и украдут Анну из-под венца, казалось глупым.

– Берешь ли ты…

Дик внезапно понял: более всего на свете он боится услышать не тот ответ. Ведь условленность с Анной состоялась до несчастья, подстроенного Кларенсом. Вдруг невеста сочтет невозможным подобный брак? Если она посчитает свое положение много ниже, Анна откажет. Следовало поговорить с ней до этой церемонии. Объяснить все. И почему не появлялся в Сент-Мартин ле Гранд столь долго – тоже!..

– Да, – произнесла Анна, и Ричард вдохнул впервые за все это время.

– Берешь ли ты, Ричард…

– Да. Непременно! – выпалил он и повернулся к теперь уже жене.

Дик хотел взять ее за руку, но Анна внезапно напряглась и попятилась. Глостер опустил взгляд. Кисти возлюбленной пересекали белесые шрамы. Кожа более не казалась шелковистой. Тяжелая работа привнесла уродство в безупречную красоту.

Ричард опустился перед ней на колени и, не обращая внимания на сопротивление, принялся целовать ее руки. А потом, поднявшись, и саму Анну. Губы супруги пахли сладкими ароматами полевых цветов и горькой полыни. С ее болезнью боролись, используя старые и многократно испытанные средства – отвары из трав, растущих на границе с Шотландией. Только ими удавалось лечить вялотекущую чахотку.

Торжества по поводу собственной жениться Дик запомнил смутно. На них присутствовал цвет английского двора, играла музыка, а вина лились рекой. Истинная радость брата сильно контрастировала с постной физиономией Кларенса. Да и Елизавета Вудвилл лучилась отнюдь не доброжелательной улыбкой. Зато рядом сидела Анна, и этого оказалось вполне достаточно для счастья.

Едва высидев положенный срок, молодые отправились в опочивальню. А утром, как только небо начало светлеть, – в Миддлхейм, теперь принадлежащий им по праву.

* * *

Герцог нервно ходил из угла в угол, меряя шагами небольшую комнату. Почему-то количество шагов каждый раз выходило разным.

За окнами третий час не унимался ливень. Серое небо неустанно выливало наземь ведра воды и грохотало. С отсветом очередной молнии приотворилась дверь, выпустив молодую служанку с тазом воды.

Девка приподнимала плечи и заметно дрожала. От последующего за молнией раската она едва не грохнула таз об пол. Дик вовремя успел подхватить ношу, выскальзывающую из трясущихся рук.

– Вот, ваша светлость, – девка мельком глянула на своего господина и покраснела, – велели подогреть…

Подогреть? Значит, еще не разрешилась. Дик судорожно кивнул и отступил:

– Поторопитесь.

– Такая гроза, такая гроза, – пролепетала служанка.

Герцог нахмурился и одарил нерасторопную дуреху тяжелым взглядом. Девка аж присела, а потом со всех ног кинулась вон из комнаты.

– Гроза, – прошептал Дик самому себе. – Гроза…

– Хороший знак, – дверь снова приоткрылась, выпуская Марту. Женщина, кажется, когда-то принимала и саму Анну, и ее сестру Изабеллу.

Ричард не выдержал – кинулся к ней.

– Ох, ваша светлость… – Марта покачала головой. – Зачем же вы дергаетесь-то?

Дик даже опешил от ее слов.

– Вам спокойным быть надобно. Дабы жену пред испытанием нелегким поддерживать. А вы мечетесь, – пояснила женщина. – Роженицы ведь чувствуют все. И дите в утробе – тоже. Вы ж с ними одно целое, а как целому уверенным быть, если часть его мается?

Ричард на мгновение спрятал лицо в ладонях. Когда он их отнял, то выглядел совершенно отстраненным:

– Так пойдет?

– Кого обмануть вздумал, герцог?! – со свойственным ей деревенским простодушием вопросила Марта. – Подобными гримасками королей обманывать станешь, а меня бесполезно. Я тебя старше и не таких мальчишек, как ты, ваша светлость, повидала на своем веку.

Дик потупился и даже слегка покраснел. Со слугами он не допускал панибратства. Даже суров был поначалу: некоторые, помнившие Уорвика, так и не приняли его воспитанника. Но напомнить Марте о недолжном поведении и обращении к хозяину замка не поворачивался язык.