- Нет, - честно ответил профессор.

- А что другие, те, кто в монастыре, они не общаются с мамами?

- Очень редко, - бестрепетно сказал профессор.

- А с кем они общаются? - спросила Тима.

- С Богом, - уверенно ответил профессор.

- А что такое - Бог? - заинтересовалась Тима.

Профессор смущенно кашлянул и ответил:

- После светофора скажу. Налево - крутой вираж.

- А что такое светофор?

- Вон смотри - на длинной палке три фонаря, верх?ний - красный, нижний - зеленый. Как твои глаза.

- Красные?

- Зеленые, - рассмеялся профессор, обрадовавшись перемене темы.

- А сколько всего цветов?

- В радуге - семь, но вообще-то сосчитать невозможно, потому что есть еще оттенки, а их бесконечно много.

- А Бог может сосчитать оттенки? - плавно вернулась к неудобной для профессора теме Тима.

- А зачем их считать? - попытался вывернуться профессор.

- Чтобы знать, - доходчиво объяснила Тима.

- А зачем это знать? - еще раз попытался профессор.

- Мне доставляет удовольствие что-то знать. Каждый день - что-то новое. Очень приятно. Представляешь?

- Нет, - честно сказал профессор. - Мне не приятно.

- А что тебе приятно? - поинтересовалась Тима.

- Забывать.

- А как это - забывать? - удивилась Тима.

- Ну вот, например, ты забыла свое детство. Ты забыла?

- Не могу сказать. Что такое детство?

- Ну когда человек совсем маленький... Ты ведь тоже была маленькой.

- Я всегда была такой, как сейчас.

- Значит, забыла. А ты хочешь вспомнить? - осторожно спросил профессор.

- Не могу сказать. А как это делается?

- А вот этого я сейчас не могу сказать тебе.

За поворотом открылся зеленый простор луга и леса, перламутровая река и высокий торжественный холм, на вершине которого что-то сверкнуло ярче солнца - так, что Тима зажмурилась.

- Не бойся, - успокоил ее профессор. - Это купола ?храма.

- Мы приехали? - Она открыла глаза.

- Почти. Вон там, смотри, ворота, за ними другая жизнь. И тебя ждут.

Тима не спросила, что такое купола, храм и ворота. Она приготовилась к неизвестному, пока ничем не смущавшему ее душу. Что-то терзало профессора - она уловила его состояние и решила больше не вмешиваться в его чувства, в которых все было непонятно ей.

Машина остановилась. Профессор вытащил из багажника большой кожаный чемодан и повел Тиму навстречу женщине в черном облачении, поджидавшей гостей у ворот.

- Здравствуйте, матушка, - хрипловато сказал ей про?фессор.

Тима молча поклонилась женщине, удивив профессора этим тихим, безмолвным поклоном.

- Добрый день, Василий Моисеевич, - откликнулась женщина. - Деточка, возьми чемодан и пойдем. В добрый путь, - сказала она профессору, - с Богом.

В замешательстве он посмотрел на тяжелый чемодан и неуверенно передал его Тиме. Девушка легко подхватила его и пошла за женщиной. У самых ворот она обернулась и беззаботно помахала профессору свободной рукой. Прекрасное лицо тоже светилось свободой.

Ворота закрылись. Василий Моисеевич почувствовал что-то близкое к восторгу, даже к счастью. Никаких особых поводов ко столь внезапному сильному чувству вроде бы не было. Расставание с Тимой он вообще не успел осознать, это событие еще как бы и не произошло. Слишком буднично и быстро прошла передача чемодана...

В чем дело? Он вернулся к машине, хотел ехать, но, открыв дверцу, тут же захлопнул ее, огляделся и спустился к реке. Чистейшая вода, прозрачно игравшая голубым и зеленым, притянула его взор своими бессмертными магнитами. Профессор остановился у края суши и с непонятным ему восхищенным страхом посмотрел на легкое, безмятежное течение вечности, ничего не зная и ничего не понимая в этот миг ни про себя, ни про других. Он только чувствовал нечто - другое, и не знал его имени. Он чувствовал, что пять минут назад произошло событие, от которого пойдут круги пошире, чем от события старинного, двадцатилетней давности, когда он подобрал бесчувственную девочку в глухой деревне и заигрался в дочки-матери. Он больше не хотел кругов и событий. Сегодня он вычеркивал из своей жизни свой долгий эксперимент, свое творчество, свою Тиму, обманувшую и его науки, и его сердце.

Рассматривая водоросли, он ощутил и себя водорослью, с корнем на невидном дне и верхушкой, в пояс кланяющейся течению. Все эти почти возвышенные чувства он не любил, сливаться с природой не хотел ни на минуту, но другое, охватившее его крепко и бесповоротно, шептало: "Не уходи".

- Я не только уйду, я - уеду, - громко возразил Василий Моисеевич, сопротивляясь воде, решительно развернулся и побежал к машине.

И всю дорогу до Москвы он слышал, как снисходительно улыбается ему вслед перламутровая река, голубая, зеленая, с философскими водорослями у берега.

Приеxали...

Алина металась по своей квартире и выдумывала предлоги: забыла пудреницу, или посмотреть пестрых рыбок, или спросить у поварихи рецепт кекса. Бред Бредович Бредов - так она пригвоздила свои потуги. Фантазия, выдумавшая столько сюжетов, издевательски подбрасывала писательнице одну лишь отборную чушь. Ни единого пристойного повода для визита к доктору не отыскивалось. Никак.

Подойдя к окну, Алина залюбовалась чистотой летнего света, ласковой погодой и немножко успокоилась.

У подъезда притормозила машина, водитель вышел, и потрясенная Алина узнала доктора. Двух мнений быть не могло: он сам лично приехал к ней. Ни к кому больше в этом доме у него не могло быть дела. Он приехал к ней.

Отпрянув от окна, Алина бросилась к зеркалу, причесалась поаккуратнее, подкрасила губы и побежала в коридор. Доктор не успел позвонить, как дверь открылась, и Алина пригласила его войти.

- Не ждали? - усмехнулся профессор.

- Как вам сказать...

- Угостите кофе?

- Разумеется. Он уже готов.

- Вы одна?

- Уже нет. С гостем. О-о-чень дорогим.

Сели в гостиной. Помолчали.

- Я прошу прощения, но мне нужно было вас повидать. Раз уж мы остались друзьями. Превосходный кофе.

- Да, это я умею, - кивнула Алина, подавая сливки.

- Вы много чего умеете, - заметил профессор.

- А уж с вашей помощью мой репертуар расширился солидно, - нахально ответила Алина, все еще не веря своим глазам. - Но я еще не выполнила вашу просьбу, я не могу, я не виновата...

- Я собираюсь в дальнюю и длительную командировку, - перебил профессор.