не работает уже вторую неделю. А – на пятом? Впрочем, когда–то давным–давно, когда ещё метеориты, вулканы и бесконечные кислотные ливни терзали землю, исподволь проводя неприхотливое терраформирование, моря и океаны образовывались вот так же, из ничего не значащих луж. Быть может, в следующий раз тебе придётся преодолевать пятый вплавь. Хорошо, если к тому времени будет налажено хотя бы паромное сообщение…

Тукан. Кажется, так называется эта птица? С мощным клювом, который в четыре с половиной раза тяжелей хилого пёстрого тельца. Этот тукан, не очень тщательно упакованный в полиэтиленовый мешок, ощипан, выпотрошен и обезглавлен, так что ты никогда не узнаешь, на самом ли деле его клюв в четыре с половиной раза тяжелей хилого тельца.

А индейцы чапако сидят, сложив в стороне духовые ружья, и в чинном молчании курят. Этим ребятам подниматься гораздо выше, чем тебе, если не ошибаюсь. Не помнишь, на каком они работают?.. Нет, мне кажется – выше. Вероятней всего, на шестнадцатом. Значит, им ещё десять этажей. Их вождь – пузатый толстун или толстый пузан по фамилии Джалилов – кивает тебе, как старому знакомцу, хотя виделись вы от силы один раз. И вряд ли увидитесь ещё, потому что ремонт на шестнадцатом заканчивается. Ответный кивок не должен быть слишком явственен – эти ребята чапако склонны к фамильярности и очень говорливы. Ты же не хочешь застрять здесь на полчаса?

На седьмом всё как всегда. Никаких неожиданностей, если не считать человека с гармонью. Положив возле ног заношенную кепку, в которой поблескивают несколько монет, он задумчиво тянет меха, а ещё более заношенный голос вторит: «Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать…» Слушать не обязательно, просто брось ему в кепку что–нибудь из кошелька и можешь идти дальше: привала здесь не будет, ты же не хочешь сидеть рядом с этим человеком?

Ну, не рубль же в самом деле, что ты как жмот последний! Брось хотя бы два.

Да, я тоже совсем запыхался. Надеюсь, на восьмом не будет никаких неприятностей.

И действительно, их нет. Хотя смотря что понимать под неприятностями опять же. Потому что народу тут – не протолкнуться, как на перроне в предвидении электрички. Видимо, твоя логика применима к человечеству вообще и не ты один предпочитаешь цифру семь, и не ты один тянешься к приличному обществу, избегая бродяг и побирушек.

Нет, о том, чтобы присесть и речи быть не может. Даже короб мусоропровода уже занят – на него посадили девочку лет трёх. Застывшие в усталости лица, напряжённые взгляды (а вдруг ты претендуешь на чьё–нибудь место!), молчание приговорённых. Или, скорее – обречённых.

Глупо вот так стоять под этими взглядами – это не отдых. Быть может, соберёшься с силами и поднимешься на девятый? Отдохнёшь там, как следует отдохнёшь. В конце концов, большая часть пути осталась позади, за твоей сутулой спиной… Ну хорошо, не сутулой, не обижайся. Но стройным кипарисом тебя тоже не назовёшь, и осанка твоя далека от осанок офицеров военно–морского флота её величества королевы Великобритании, которые целыми днями простаивают у стен, прижавшись к ним спинами. Представляешь? Целые поля молоденьких офицериков в лабиринте казарменных стен. Им просто некогда шляться по пивным. Я знаю, что ты был не в пивнушке, это я – вообще, о современных тенденциях. Ведь в те же самые минуты, когда ты шуршал палой листвой в аллее, тысячи твоих сограждан складывали свои жизни на алтарь небытия в духоте и смраде пивных. И в те же самые минуты тысячи офицеров военно–морского флота её величества молчаливо подпирали стены…

Что, пошёл?.. Ну давай, давай…

Девятый. Кто–то оставил здесь газету на полу, так что можешь расположиться с комфортом. Вытяни гудящие ноги. Прислушайся к шумному дыханию: оно становится всё медленней, всё спокойней. Только не усни, я тебя умоляю! Спать на девятом опасно. Помнишь, как года два назад здесь подняли сонный труп?

Курить не надо, тебе ещё три этажа. Три этажа – это, конечно, ничто, это мелочь по сравнению с тем, что уже, но тем не менее.

Да, это здорово, что ты всегда берёшь с собой на прогулку карманную фляжку, очень хорошо. Коньяк не утоляет жажды, но и не роняет самооценку, как пиво. Никто из этих студентов, что, гомоня и смеясь, спускаются с десятого, не скажет, что ты алкаш несчастный. Потому что ты пьёшь коньяк, а не пиво. Коньяк – это благородно. Даже отрыжка после него благородна. И фляжка у тебя красивая – серебристая, с головой льва на боку, в кожаной оплётке.

Хорошо, что он не попал по кости, этот юнец. По икре. По икре – это совсем и не больно. Ты не злишься, не протестуешь, ты – улыбаешься. И это правильно. Несчастные юнцы, они достойны сочувствия. Постарайся только, чтобы улыбка твоя не выглядела ни подобострастной, ни заискивающей. Иначе будет ещё пинок. И слова какие–нибудь обидные. Улыбайся спокойно и с достоинством. Можно добавить немного скорбного сожаления об их глуповатой непосредственности. Они ни в чём не виноваты. Такова природа, такова жизнь, таково – всё. Да и, в конце концов, они имеют право не знать, что ты не бомж.

Нет–нет, брось сигарету. Конечно, после глотка коньяку хочется расслабиться, спокойно подымить, улыбаясь своим мыслям, но… Правильно, вставай.

Десятка. Круглое число. Круглое, как трамвайное кольцо, которое видно из твоих окон. Круглое, как бесконечность. Круглое, как… Ладно, не напрягайся, ты никогда не отличался ни фантазией, ни парадоксальностью мысли, ни афористичностью суждений. Ты и сам это знаешь, разумеется. Да не заводись, я не хотел тебя обидеть, тем паче, что обидчивостью ты тоже никогда… Чёрт, да ты, кажется, просто пьян! Очень некстати, старик, ведь нам подниматься ещё два этажа. Давай–ка, соберись, утри пот платком, постой немного, держась за перила и улыбаясь этой своей дурацкой улыбкой. Посмотри на собаку. Ты не знаешь, но она всегда сидит здесь – каждый день, вот уже лет семь или восемь. Она приходит к человеку, что живёт вон за той дверью. Обрати внимание, какого она нежного салатового цвета. Да не дверь, а собака. Если будешь злоупотреблять коньяком, когда–нибудь она сядет и у твоего порога.

Одиннадцатый. Ну вот и всё. Почти. Этот человек на велосипеде… Да нет, это не хозяин той собаки, он действительно едет на велосипеде. Если не ошибаюсь, он живёт на пятнадцатом. Он всегда спускается и поднимается таким способом, даже когда лифт работает. Спортсмен, велосипедист, готовится к олимпиаде. Скажи ему что–нибудь, видишь, как он улыбается тебе? Кажется,