А в Москве полетел пух. Красиво, конечно. Но для аллергиков, а стало быть, и для меня в их числе, в столице какой-то пуховый ад. Странно испытывать ненависть к дереву, но вот испытываю жгучую неодолимую ненависть к тополям. И возникает подозрение, что тополь производит этот пух тоже исключительно для человека.

12 июня

Ночью вернулся в Москву из Тулы. Проехал семь городов. В первый раз у меня получилось столь цельное путешествие по этой части России. Прилетел в Череповец, с которого путешествие началось, но уже на машине, потом были Вологда, Ярославль, Кострома, Иваново, Рязань и Тула. Все города очень разные. Впервые побывал только в Костроме. Город невысокий, скорее приземистый, с маленьким центром и какой-то маленькой своей жизнью на берегу великой реки. Местами очень красивый и настолько же местами запущенный. В тот единственный вечер, который провел в Костроме, видел на улице мало машин, мало людей и почему-то довольно много байкеров, скорее всего, местного разлива, которые радостно нарушали общую тишину рёвом своих недорогих мотоциклов. Они гоняли по городу, радуясь отсутствию оживлённого движения. Некоторых видел по нескольку раз, то есть они нарезали круги. И ещё бросилось в глаза большое количество причудливо тюнингованных отечественных автомобилей. У одного днище было подсвечено зелёным светом. Что это за автомобиль, я не понял, настолько он видоизменен. Может быть, у этих автомобилистов и мотоциклистов была какая-то специальная ночь. Но они странно смотрелись среди знакомых по фильму «Жестокий романс» зданий и улиц.

Очень понравилась публика в Костроме. Было много цветов, были трогательные записки. По всему видно – ждали. И зрителям было важно, что я приехал именно к ним, потому что прежде им приходилось ездить на мои спектакли в Ярославль или Иваново.

Последние дни живу особенной жизнью. Одиннадцать дней назад начал читать дневники Андрея Тарковского «Мартиролог» – так он называл свои тетради. «Мартиролог» переводится как список злоключений или страданий. У меня полное ощущение подлинного диалога с автором этих записок. Такого содержательного и мощного диалога у меня не было лет пятнадцать…

Поразительно, что чтение дневников Тарковского совпало с моими переездами фактически по родным его местам…

Впервые я посмотрел Тарковского, когда мне было тринадцать лет. Это был фильм «Солярис». Потом я видел «Зеркало». Тогда я впервые ощутил такое переживание в связи с искусством, какого прежде даже близко не испытывал. Мне даже снились необычные для меня сны, в которых были незнакомые пейзажи, незнакомое небо и совершенно неведомая река. Когда ехал по Ивановской области, я наконец-то увидел эти пейзажи и это небо воочию… Сибирский, знакомый мне пейзаж, и сибирское небо совсем не такие. Сибирское небо высокое, и если в нем что-то меняется, то меняется стремительно. Сибирский пейзаж, к которому я привык, в тех краях, где я родился, чаще всего однообразен и не очень ярок. А река моего детства тёмная, шевелящаяся, никогда не бывающая безмятежной, а, наоборот, какая-то тревожная. Родные места Тарковского совершенно иные, в них как будто добавили усилители цвета и усилили контраст. В небе в течение дня происходит масса событий, и сменяются всевозможные цвета, которые отражаются в любом водоеме, делая воду бездонной. В моем детском пейзаже никогда не присутствовали прекрасные руины и церкви. В тех местах, где родился Тарковский, этого до сих пор много, а в его детстве руин и церквей было, видимо, ещё больше. Какого непостижимого уровня художник! Как случилось, что я, будучи неспособным хоть сколько-нибудь понять его произведения в том своём нежном возрасте, всё же во снах видел совершенно незнакомый и неизвестный мне пейзаж? Его искусство вошло в мои сны после первого же прикосновения. К тому же, если вспомнить «Солярис», в нем практически нет пейзажей, о которых я только что сказал. Но я увидел их во сне!

Заканчивается сезон, осталось исполнить три спектакля и сыграть последний концерт с «Бигуди». Внятно чувствую завершение какого-то периода. Осенью выйду на сцену уже с премьерой. Понимаю потребность работать и говорить ещё бескомпромисснее, чем прежде, к чему подталкивает острое ощущение того, что происходит в нашей культуре…

В Костроме и Туле не выдержал и разразился тирадами. В Костроме увидел в первом ряду, строго передо мной, молодого человека, который развалился на своём сиденье, как на диване, вытянув вперёд босые ноги в шлепанцах. В Туле парень в шортах и сандалиях на монологе о первой любви вышел из зала, а потом вернулся с едой и стал жевать… Я не выдержал ни в Костроме, ни в Туле. Я сказал, что за те двенадцать лет, которые нахожусь на сцене… За эти двенадцать лет произошли серьёзные изменения. Очень многое перестало быть стыдным. Конечно, один из восьми сотен зрителей может оказаться невоспитанным жлобом, к тому же попавшим на спектакль случайно, но всё же двенадцать лет назад, особенно в провинции, в театре я не видел людей в шлепанцах или шортах. Перестало быть стыдным. И у окружающих к этому пропало нетерпимое отношение…

А Тарковский в своих дневниках отождествлял культуру в обществе и чувство собственного достоинства в человеке, то есть когда общество, страна теряют культуру или отводят ей весьма незначительное место, это приводит к утрате собственного достоинства этого общества, страны, нации, если хотите.

Жду лета. Намерен этим летом много читать и писать. Только бы хватило душевного равновесия, здравого смысла и мудрости…

Над Москвой только что прогрохотала мощная гроза, а теперь вышло вечернее солнце и пора идти на работу, то есть на спектакль.

P. S.В предыдущих записях обещал рассказать о Ханты-Мансийске, но что-то никак не могу найти точных слов. А Ханты-Мансийск – особенный город. Он производит впечатление чего-то ненастоящего. Он настолько аккуратен и на первый взгляд идеален, что производит впечатление детского городка для изучения правил дорожного движения. Ехал по городу, по идеальной дороге, спросил у водителя: «Это у вас университет?» – он сказал: «Нет, это военкомат». В городе на восемьдесят тысяч населения два огромных ледовых дворца. В Ханты-Мансийске всего очень много для такого маленького города. Много музеев, картинных галерей, торговых центров, много нового и блестящего. И даже деревянные бараки, с которых когда-то начинался Ханты-Мансийск, обшиты новым сайдингом.

Жители Ханты-Мансийска – подлинные патриоты своего города. К ним регулярно приезжают всевозможные артисты. У них есть кинофестиваль, хоккейная команда, потрясающая трасса для биатлона…

Но знаете… Я давно убедился, что в городах, где люди часто задают вопрос: «Ну как вам у нас?» – жизнь протекает не так, как может показаться приезжему. Чаще всего там, где люди задают такой вопрос, их собственная жизнь вызывает у них серьёзные сомнения, то есть люди говорят, что живут хорошо и даже лучше, чем в других городах, но сами сильно в том сомневаются. Они всячески убеждают себя, что их город прекрасен, а в других городах подмечают недостатки, неухоженность и бедность. Хвалят свой город, но при этом потаённо сомневаются, что сами живут хорошо… В Ханты-Мансийске вопрос «Как вам у нас?» задают чаще, чем где-либо в стране.