– Только косвенные. Генерал Алексеев внезапно уходит на пенсию, эксперт, прибывший на место убийства первым, уходит так же внезапно и тут же улетает на Дальний Восток. Двое сотрудников, следивших в тот вечер и в ту ночь за Иноземцевым, отстранены от дел и отправлены в отпуск. Оба теперь в ведомственном доме отдыха в Краснодарском крае.

– Моих экспертов не подпустили к трупу, – напомнил Евдокимов. – Ни тогда на мосту, ни потом в морге. Кстати, кто опознавал тело?

– Так с самого начала было ясно, кого убили. Девочка эта, помывочнойВоронович, дала показания. Хотя… Но тело почти сразу отправили в Москву. Там, кажется, две первые жены приходили на опознание. И мать.

– Сколько лет матери?

– За восемьдесят давно.

– Я видел похороны, – продолжил Евдокимов. – Хотя, сами знаете, трансляцией это назвать нельзя. Мать на экране выглядела весьма бодро.

– Мне передали, что и на опознании она держалась хорошо. Пришла, спокойно посмотрела и ушла.

– А теперь очень важный вопрос: кто распорядился отпустить такого важного свидетеля, как Каролина Воронович? Случайно не генерал-майор Алексеев?

Кожемякин кивнул:

– Разумеется, он. Сказал: «Девочка – сама жертва. И такая юная. Надо подумать об ее психическом здоровье…»

– Не проверяли Воронович на предмет ее связи с белорусскими спецслужбами? Может, она была у них в разработке?

– Послали запрос. Пришел ответ, что данными не располагают.

– Вы в это верите?

– Нет, потому что девочка в пятнадцать лет самостоятельно выезжает за границу. Сначала вроде бы в Белосток, где живет ее отец, которого она если и помнит, то смутно. Потом уже она одна перебирается в Варшаву, потом в Париж. И чем она там занималась, спецслужбы Белоруссии не имеют понятия. Но я скажу другое: у нашего Алексеева в Минске большие связи. Он там начинал свою службу. И потом в Белоруссию часто летал: сначала вроде на охоту, потом подлечиться – там прекрасное санаторно-курортное лечение. Возвращался всегда свеженьким и полным сил. Мне кажется, что если бы он захотел, то всю возможную информацию об этой Каролине Воронович нам предоставили бы. А теперь ее ищи-свищи. Пропала девочка. Вполне возможно, ее и на свете нет.

– Ну, это мы еще посмотрим, – усмехнулся Евдокимов.

– У вас есть какая-то информация о ней?

– Думаю, что скоро очень многое прояснится.

– Это удивительно! Потому что все, что происходит в вашем ведомстве, нам известно. Значит, информацией о Воронович владеете не вы, а другой человек. И я догадываюсь, кто это. Зная ваши дружеские связи с владельцем информации, я прошу вас, предупредите ее. Пусть она будет осторожней. Я, если честно, очень ей симпатизирую.

Кожемякин поднялся:

– Ну, вот и все, что я хотел вам сообщить. Время позднее, а мне еще через весь город домой добираться.

– На своей машине или на служебной?

– На своей, разумеется. Если вы напоминаете о выпитой стопке, то тридцать граммов ничего не покажут, а запах уже выветрился. К тому же служебное удостоверение срабатывает хорошо. Наших сотрудников за лишнюю десятую промилле не забирают. Вот если бы сотрудник конторы был вдупель, возможно…

Они вышли в коридор, из своей комнаты выглянула Рита.

– Как-то вы быстро, – удивилась она. – Не останетесь ужинать?

– Дела служебные, – объяснил Кожемякин. – В другой раз как-нибудь. – Он посмотрел на Евдокимова: – Счастливый ты человек, Иван Васильевич! Хорошая квартира, молодая красавица-жена – все впереди, как говорится. А я уже старый пень, все, как говорится, в прошлом.

– Мне кажется, что у нас завелся «крот», – прозвучал за спиной Риты женский голос с экрана.

– Очень актуальное заявление, – согласился Кожемякин.

Дом, в котором жил полковник ФСБ Кожемякин, был построен сорок лет назад. Стоял в дружном строю таких же блочных девятиэтажек, между которыми строители едва втиснули детские площадки, скверики с тополями и кустами барбариса, оставив немного места для проезда автомобилей. Но машин в годы застройки микрорайона тоже было немного. Теперь же у дома стоял ряд автомобилей, вдоль которого сложно было проехать, чтобы не задеть низкий металлический заборчик, огораживающий детскую площадку с песочницей и пластиковой горкой.

Кожемякин никогда не оставлял свою машину возле подъезда, а парковал ее на специально оборудованном пространстве, ограниченном сеткой-рабицей, вмещающим будку сторожа и место для мойки автомобилей. До дома от этой автостоянки было не более пяти минут неспешным шагом.

Он поставил свой «ниссанчик» на привычное место, получил парковочный талон и направился домой. Часы показывали половину одиннадцатого, но он не торопился. Шел, не отвлекаясь на давно знакомые виды, размышлял о том, что произошло за последние дни, перебирал в памяти разговор с Евдокимовым, и с каждой минутой в нем крепла уверенность, что он поступил правильно. И дело даже не в том, что он высказал свои сомнения… Не сомнения даже, а почти полную уверенность в том, что управление, которому он посвятил всю свою жизнь, как-то причастно к убийству Иноземцева… Нет, не в этом дело. Теперь он чувствовал даже некоторое облегчение, словно снял тяжесть с души. Он нашел понимание у начальника городского Следственного комитета. Можно было бы, конечно, задержаться у Евдокимова подольше, обсудить дальнейшие действия, объединить усилия… Тем более что продвижение в расследовании все же есть, о чем Кожемякин до встречи с Иваном Васильевичем даже не догадывался. Если Евдокимов и Вера Бережная знают, где находится Каролина Воронович, и они не спешат делиться своей информацией, значит, у них есть план, который они скрывают от госбезопасности, предполагая, очевидно, то же самое, о чем хотел предупредить Кожемякин. А если это так, то стоило ли мотаться через весь город, чтобы поговорить впустую? Скорее всего, надо встречаться еще раз для более серьезной беседы. Генерал Алексеев сейчас в клинике и помешать не сможет и надавить, если что-то ему доложат. Вряд ли кто-то в конторе поспешит выполнять приказы того, кто одной ногой уже на пенсии. А Евдокимов – союзник. И у него есть свои возможности и свое начальство в Москве, которое прикроет, если что…

Кожемякин вошел во двор, здесь свет был тусклый. Даже свет, падающий из окон, освещал лишь узкую полоску на газоне перед домом. На скамейке сидел мужчина в куртке, в накинутом на голову капюшоне. Полковник посмотрел на него и пошел дальше. Рядом с мужчиной на скамье лежали две пустые пивные бутылки. Кожемякин ускорил шаг, но вдруг мужчина его окликнул:

– Эй!

Кожемякин сначала решил, что обращаются не к нему, и даже не обернулся.

– Эй, погоди! – прозвучал тот же голос.

Кожемякин обернулся и увидел, что к нему подошел мужчина в капюшоне. Подошел так близко, что полковник понял зачем, но не успел ничего сделать. Почувствовал удар в грудь, и боль ослепила его. Он остался стоять, осознавая, что уже ничего не изменить. Невероятная тоска пронзила мозг: как глупо кончается жизнь!