во время которого Саша осматривал Викторию так, будто думал, как бы её сбагрить по выгодной цене. Он переводил взгляд с туфелек сорок четвертого размера на необъятную грудь, пристально изучал редкие волосенки.

— Любопытный типаж, — признался он после. — И много вас таких… зеленых?

— Тебя это сильно волнует? — ответила я с долей раздражения.

Вообще-то чувство такта у Маркелова всегда было на высшем уровне — хаму сложно управлять рекламным агентством, где всегда нужно кому-то улыбаться и кого-то ублажать, — а тут его словно с цепи сорвало. Виктория, впрочем, настолько привыкла к обсуждениям своей внешности, что лишь хихикнула:

— Я единственная и неповторимая на многие километры во всех направлениях.

Любопытство в Саше зашкаливало, поэтому он завалил принцессу вопросами разной степени приличия. Меня допрос с пристрастием напрягал, а Виктория весело рассказывала о жизни в теле стокилограммового монстра. Потом она отправилась в замок, а у Маркелова разболелась голова (видимо, от переизбытка знаний), и он завалился спать прямо на моей кровати. Я же прихватила с собой зонтик и плед и уселась на любимую скамейку во дворе, дожидаясь, когда в окнах спальни Демьяна зажжется свет. Накрапывал дождь, разбивался об изумрудную листву розовых кустов, колотил о стены.

Наконец, чернота сменилась желтоватым огоньком, и я вернулась в дом. Дверь в комнату была открыта — добрый знак, потому что в особо тяжелые дни господин долины Роз попросту запирался на всевозможные замки. В спальне его не оказалось, зато из ванной комнаты доносился приглушенный плеск воды. Я поскреблась в дверь, но ответа не последовало — что я расценила приглашением войти. Демьян лежал в воде, прикрыв глаза, и лицо его казалось слепленной посмертной маской.

Он не шелохнулся, когда я присела на бортик, только чуть слышно вздохнул.

— Мне уйти?

— Останься. Завтра с утра твоему другу подчистят память и отправят восвояси.

— Он мне давно уже не друг, — помолчала и добавила, коснувшись его руки: — Что с тобой?

— Тяжелый день. — Демьян поморщился, так и не разлепив веки. — Наверное, ты хочешь еще о чем-то спросить?

Его голос, обычно чуть язвительный, сейчас был глух и едва пробивался сквозь бурление воды, текущей из крана. Наверное, именно в такие моменты и влюбляешься в человека. Когда он беззащитен, когда с него снята одежда и ментальная броня. Когда ты восхищаешься не его силой, а слабостью. Когда ты понимаешь, что он уже не боится быть слабым для тебя.

— Хочу и спрошу. Чуть позже. Мне надо тебе кое-что рассказать. Я думаю, на Викторию наложен какой-то сложный приворот.

— Исключено, — Демьян даже не дослушал меня до конца. — Её ежедневно проверяют от и до, никакие чары не останутся незамеченными.

— А если приворот подвязан на проклятии? — робко предположила я.

— То есть? — От интереса он даже приоткрыл левый глаз.

Эта мысль зародилась ещё тогда, когда Виктория обмолвилась о своей симпатии к Диму. Слишком уж пугало принцессу её состояние: ей нравилось два человека одновременно, причем от одного она не могла оторваться, словно была насильно привязана к нему. Я стала думать, как одурачить принцессу так, чтобы никто из придворных магов этого не понял. И тут всплыл в памяти давний разговор, когда принцесса хвасталась, что зелье, превращающее в лягушку, — дело рук её возлюбленного. Уж неизвестно, где он его раздобыл, но эффект превзошел все ожидания! Никто не сумел разрушить эти чары.

Разумеется, Викторию осматривали ежедневно, но всякий раз натыкались на вполне очевидное проклятие. Что помешало бы вплести туда любовную магию, благодаря которой принцесса окончательно подсела на своего Марка? Он нравился ей и раньше, но благодаря привороту у неё не осталось шансов на излечение.

Если приворот был частью того зелья, то и не прощупывался отдельно, оттого колдуны не смогли бы его обнаружить, даже если бы очень постарались.

— Если честно, мы не рассматривали вариант, что Виктория может быть приворожена. — Демьян приподнялся на локтях. Влажные волосы налипли на лоб, завились у кончиков. — Юношеский максимализм, желание пойти против брата, не более того. Она спелась со своим Марком задолго до проклятия.

— Ага, — радостно кивнула я. — Спелась-то до проклятия, но сохранила чувства благодаря ему. Поверь, этого гопника невозможно любить без дополнительных стимуляторов.

— Кого-кого? — прищурился Демьян.

Точно! Откуда ему знать российские словечки?

— Асоциального элемента, — прыснула я и тотчас потускнела: — Почему ты не сказал раньше, что мне нельзя бывать в России?

— Тебе понравилось бы это знание? — Демьян коснулся моего запястья, наощупь прочертил путь по выступающей вене.

— Нет, но… дом… мама…

Я замолчала, не зная, что сказать. Как выказать всю свою обиду и боль за то, что родной мир оказался для меня навеки закрытым? Ещё вчера у меня были семья и бесконечные возможности, а сегодня я заперта в стране, где не представляю собой ничего.

— Поль, я понимаю, что ты чувствуешь. — Он посмотрел на меня всей темнотой своего взгляда. — Мы что-нибудь придумаем, притащим сюда всех твоих родственников, если понадобится, найдем способ обмануть смерть. Ты — не пленница этого поместья или города.

Его пальцы очутились на моих напряженных плечах, огладили их поверх рубашки. Мне хотелось безоговорочно поверить этим словам и этому человеку. Пусть он должен всё контролировать, пусть обвесит меня «жучками» с ног до головы, но рядом с ним становится проще. Проще дышать. Проще жить. И я вижу, что вызываю в Демьяне схожие эмоции. Неспроста он допустил меня в свой дом, открыл для меня миллион замков, сломал сомнения. Доверился. Разрешил остаться.

Пальцы проворно справились с пуговицами на рубашке, и шелковая ткань спланировала к моим ногам. Демьян притянул меня к себе — всплеск воды — и прижался губами к моей шее, чуть ниже, к ключицам, по разгоряченной коже.

— Демьян, я должна тебе еще кое-что рассказать, — с трудом оторвалась от его поцелуев, в которых была готова утонуть. — Возможно, эта новость огорчит тебя или удивит…

— Ты нашла моего сына? — понимающе закончил господин долины Роз и пасмурно рассмеялся.

5.

Возможно, нас ждал долгий и важный разговор, который многое бы прояснил, но ему не суждено было случиться. Следующую фразу Демьяна прервал истерический стук в дверь (такое чувство, что колотили одновременно, руками, ногами и головой), а затем звонкий голос служанки Людмилы возопил:

— Господин! Я должна срочно войти!!! Господин, я не смотрю!

Она вломилась, прикрывая глаза ладонью, и наощупь попыталась дойти до ванны. Разумеется, успехом эта затея не увенчалась, поэтому Людмила дважды чуть не уткнулась носом в кафель. Я заботливо подвела её к Демьяну, а сама накинула на плечи рубашку и отошла