— Так и есть, — убеждал Антип, — чужим угодлив, нам не пригодлив, совсем пустой царик, о него мараться не след.

«Но как же письмо Палицына, которое он обязался передать в его собственные руки? И как же клятва брату? Разве можно вот так всё взять и переставить? И можно ли знать наверняка, кто самый настоящий дергун? Нынче Роман, завтра Иван, а главный Вор так и будет продолжать дурить честной народ».

Антип удивился его задумчивости:

— Отвага думы не любит, сам знаешь: не эдак да после — отдумал и вовсе. Может, и впрямь отложим?

— Да нет, чего там, — пожал плечами Ананий. Спорить, это не по его части.

Дело начали глубокой ночью. Марина прислала свою служанку, Антип послушно следовал за нею, ведя на длинной, смотанной на руку верёвке прикормленную собачонку, ласковое, игривое существо. Шествие замыкал Ананий, ему предстояло сегодня сделать самое главное. До царских хором добрались незаметно, всё вокруг было спокойно, сенная стража, опоенная сон-травой, мирно почивала на лавках. Антип бесшумно отворил двери и пустил собаку на всю длину верёвки. Она охотно устремилась вглубь, где-то в трапезной её ожидало заботливо оставленное лакомство. Арц и Вац быстро учуяли присутствие сучки и вынуждено оставили свой пост. Как только собаки обнюхались и пришли к взаимному соглашению, Антип потянул за верёвку. Обольстительница побежала к выходу, за ней бросились вприпрыжку гордые и неподкупные стражники Рожинского. Выведенные во двор, они со всей собачьей страстью принялись за любовные игры, презрев обязанности службы. Путь был свободен, и Ананий осторожно двинулся вперёд.

Везде властвовал глубокий сон, ничто не мешало его движению, лишь у опочивален пришлось задержаться и приготовиться к своему жестокому делу. В эти последние мгновения спешить не следовало, о том же говорил и Антип, не дай Бог ошибиться, более удобного случая не представится. Приятель беспокоился зря; за правой дверью спал всевластный гетман, в средней опочивальне видел свои воровские сны злодей, выдающий себя за царя Димитрия, слева притаилась его коварная жёнка — тут ошибиться мудрено. Ти-ихо... Только потрескивают в углах недавно ставленные хоромы, ведут где-то на дальнем конце полуночную перекличку петухи да звякнул дорожный позвонец. Этот звук вдруг напомнил Ананию последнее прощание с братом. Тогда под далёкий звон лаврских колоколов Данила просил его исполнить последнюю просьбу и, услышав обещание, просветлел ликом. «Хорошо», — явственно прозвучало его последнее слово. Ананий, более не раздумывая, шагнул вперёд.

То, что находилось за дверью, мало напоминало царскую опочивальню. Это было небольшое помещение, половину которого занимала просторная лежанка. Тусклый свет лампады освещал раскинувшегося на ней мирно посапывающего Самозванца. Что за сны виделись этому пройдохе, положившему начало новой, самой кровавой российской смуте? Гадать не стоило, только своей кровью может он смыть сотворённое зло. Ананий сделал осторожный шаг и охнул — что-то крепкое впилось в ногу. Наклонившись, понял, что угодил в один из капканов, которые во множественном числе расставил предусмотрительный гетман. Заядлый охотник рассчитал, что рано или поздно в них попадёт непрошеный гость. Слава Богу, что Ананий в своё время саморучно наделал таких штуковин десятками и хорошо знал их устройство, к тому же держал в руках прочный булатный нож. Освобождение не обошлось, однако, без шума, и царик открыл глаза. Ничего не мог понять спросонья, только заметил, как кто-то копошится у порога и завизжал от страха, тонко, пронзительно, как свинья, которую тащат на убой.

— Молчи! — грозно приказал Ананий, и тот послушно затих, подавившись криком. Но и того, что было выдано, хватило на начало тревоги. В опочивальню ворвался Рожинский. Увидев незваного ночного гостя, он сделал стремительный прыжок, и только что освободившийся Ананий почувствовал новый капкан, но теперь уже на своей шее. Он полоснул ножом по сжимавшей руке, гетман охнул и сразу ослабил хватку. Клещи разжались, Ананий попытался нанести ещё один удар, на этот раз без успеха. Рожинский был умелым бойцом, борьба с ним, даже раненым, не сулила скорой победы, а времени у Анания не оставалось, со двора уже доносились взбудораженные голоса. Ему всё-таки удалось ещё раз зацепить противника, прежде чем изрыгающий проклятия Рожинский выбил у него нож. Продолжать борьбу далее не имело смысла.

Вырвавшись из рук окровавленного гетмана, Ананий выскочил в спальные сени и открыл дверь в опочивальню Марины. Она сидела на кровати, изображая только что проснувшегося человека. Ананий приметил её слабый кивок в сторону окна и поспешил туда. Сорвать слабо держащуюся решётку не составляло труда, ещё одно движение ногой понадобилось, чтобы выставить раму, и вот он уже зарылся в прилегающий сугроб. Справа, как и было творено, дровяник, от него идёт тайный лаз, совсем немного, и он уже за оградой. Невдалеке от неё притаилась повозка, в ней переменная одежда. Туда же скоро прибежал Антип.

И вот уж покатила по ночному табору мирная телега е бедно одетым мастеровым на облучке, стонущей на охапке сена бабой да беспокойно хлопочущим возле неё мужиком. На выездной заставе объяснили, что везут роженицу к повитухе. Заставники посочувствовали и придираться не стали.

— Окромя бабы и её дитяти ещё что-нибудь везёте?

— Да где там? Разве бочонок с винишком для расплаты. Теперя сами знаете что за время, задаром ни родиться, ни помереть.

— То правда, — согласились заставники, — не по-христиански это, скажите своей повитухе, чтобы дитё приняла даром.

И вино отобрали.

К троицкому подворью въехали ещё до света. Келарь выслушал их рассказ, бросил в огонь возвращённое письмо и, опечаленный, ушёл в молельню. Не удалась в этот раз попытка помочь осаждённой лавре; на царя и на царика надежда оказалась плохой.

На Троицком подворье продолжали ломать голову над тем, как помочь сражающейся обители. Более всех мучился Ананий, это из-за его промашки, думал он, не совершено справедливое возмездие, с гибелью Вора смута наверняка пошла бы на убыль. Антип старался успокоить друга.

— Тому не пришло время, — говорил он, — один помрёт, на его место другой такой же встанет и начнёт новую замятию. Так будет, пока люди не изверятся, не поймут, что беззаконие хуже самого строгого закона и не возвернутся к старому.

«Ему хорошо и при новом, и при старом, — думал Ананий, глядя на счастливых супругов, — а мне теперь куда податься? В лавру с пустыми руками возвращаться негоже, что делать?»

А вот Палицына провал затеи с подкупом Самозванца не обескуражил. Уныние ему вообще не было свойственно. Неудачи будоражили его, давали новое направление для поиска решений, так что в конце концов что-нибудь получалось, хотя и далёкое от первоначальных задумок. Он всё чаще задумывался над словами Шуйского о том, что нужно ждать помощи из других земель. Жалкое положение, в котором находилась Москва, действительно не позволяло надеяться на царскую выручку. Но ведь нельзя просто так сидеть и ожидать. Может быть, те и не знают, как туго приходится сейчас троицким братьям. Тут помимо царских грамот требовалось весомое патриаршее слово.