Пересохшим от долгого крика глоткам требовалась обильная примочка. Из примыкающего к амбару погреба выкатили пару бочек, вышибли из них крышки и стали черпать вино — кто ковшами, кто горстями, кто шапками. От такой неуёмности скоро на полу оказалась добрая половина самостийщиков. Пасюк I, восседающий на деревянном обрубке, и его приближённые крепились из последних сил.

— Хай живе наш батька-царь! — пронзительно провозгласил очередную здравицу Грицько.

Приуставшие подданные ответили вяло, лишь откуда-то сверху раздалось громкое эхо, а вслед за ним к царскому трону свалился пищащий ком.

— О, шо-сь такэ? Посветите.

Поднесли факел и замерли от изумления — на полу копошился живой клубок из связанных между собой хвостами крыс.

— Прими мех на царскую мантию! — прозвучало сверху, а вслед за этим раздался дикий хохот.

— Эге, кто-сь там балуе? — Нет, сквозь дым, застилавший верх строения, трудно было что-нибудь рассмотреть. — Ну, погодь же!

Несколько из не потерявших способность двигаться выскочили наружу. Луна ярко освещала казацкий табор, и на заснеженной крыше амбара ясно виделось нечто живое.

— Грицько, ты когда-нибудь пил до чёртиков?

— Завсегда, — признался канцлер, — иначе зачем пить?

— А чёрта лысого видел? Так поглядь.

И правда, на крыше кривлялся и делал ужимки настоящий чёрт, хвостатый, с голым черепом, на котором торчали рога.

Испуганный Грицько бросился назад, под высокую защиту. Более смелые решили лезть на крышу:

— Добудем биса батьке на подарунок.

Нелёгкое это дело, лезть по пьянке на скользкую крышу, тем паче, что чёрт оказался шаловливым и ловко спихивал вниз тех, кто подбирался к нему. Многие, умаявшись, отказались от своей затеи и недвижно застыли в сугробах.

Проскользнув в амбар, Ананий нашёл в нём груду сваленных хмелем, копошащихся тел. Посреди них на некотором возвышении сидел, свесив голову, атаман Пасюк, к нему приткнулся дрожащий от страха Грицько. Ананий крепким ударом вернул обоих к жизни и грозно спросил:

— Где Дуня, что из Кулаковки скрали?

Пасюк смотрел бессмысленным взглядом, но приставленный к голове пистоль разом освежил его память, и он сделал знак Грицько.

— Быстро! — предупредил Ананий. — Приведёшь лишних, снесу голову.

Пасюк испуганно замычал, подтверждая необходимость точного исполнения приказа. Грицько выскочил вон и довольно скоро привёл молодую женщину со следами недавних побоев на лице. Из-под наспех накинутой шубейки выглядывала порванная, залитая кровью сорочка.

— За что били? — спросил Ананий.

Женщина с ненавистью глянула на Пасюка.

— Не хотела этому борову постелю греть.

Ананий приказал Грицько встать рядом с атаманом и, сняв с плеча моток верёвки, ловко набросил на них общую петлю. Затем крепко примотал обоих друг к другу. Пасюк с опаской следил за его движениями, от страха у него отнялся язык, он только мычал. Не лучше выглядел и Грицько, который скулил, подобно собачонке, получившей крепкий пинок от хозяина. Окончив своё дело, Ананий обратил голову вверх и приказал:

— Сигай вниз!

Чёрт оказался послушным, не успели лезшие по крыше опомниться, как его и след простыл. Остались только продетые через мешковину рога да телячий хвост. Ананий же снял с пояса бомбу, запалил её и, оттянув атаманские шаровары, запустил её туда.

— Ты шо робишь? — просипел Пасюк, у которого наконец прорезался голос. — Спалишь батьку.

— Только погрею, — в тон ответил ему Ананий и поспешил из амбара, прихватив с собой Дуню. Едва успели отойти, как за спиной грохнуло, а ещё через недолгое время сзади появился очень большой костёр.

Радость соединённых супругов не имела границ. Дуню отвели в Торжище — так назывался отдельный городок, где жили торговцы и ремесленники, обслуживающие войско. Здесь можно было помыться, приодеться, подлечиться, достать любую вещь, добыть нужные сведения — словом, всё, что угодно, были бы денежки. К счастью, Палицын на них не поскупился. Дуня быстро шла на поправку, и переполненный счастьем Антип не стеснялся делиться им с другими. Он врачевал, ворожил, помогал найти пропавшее, давал деловые советы — и всё на редкость удачливо, так что о новом чародее громко заговорили вокруг. Стали захаживать заказчики и из самого стана; просили заговорить от пули и железа, защитить от навета, добиться царской милости, отвратить от атаманского гнева... Отказа не было никому. Ананий хмурился, не видя зримого продвижения дела. Антип успокаивал:

— Погоди немного, место, как на юру, отовсюду веет, сидим смекаем, на ус мотаем.

— Сколько ждать можно?

— Завтра Вор принимает гостей, с того всё и зачнётся.

— Отколь знаешь?

— Кабы не ведал, не пил бы и не обедал.

Царик давал приём. После его восторжествования на большей части московских земель в Тушино потянулись посольства и выборные из разных городов. Старались засвидетельствовать преданность и выпросить вознаграждение. Самозванец действительно не скупился: освобождал от налогов, снижал пошлины, прощал прежние долги, обещал помощь и покровительство. Стремясь завоевать доверие подданных, он был внимателен, не гнушался рассмотрением жалоб простых людей и искусно скрывал дурные черты своего нрава, приберегая их для близкой среды.

Новоявленный царь сидел на скоро сколоченном троне; более приличное сидение решили не заводить, ибо искренне считали, что оно временное. Восседающий и не заслуживал лучшего. Вида он был неприятного, борода росла клочьями и топорщилась по сторонам, как у репейника, а крючковатый нос и круглые, навыкате глаза делали его похожим на филина. И вёл он себя без должного величия: вскрикивал, громко хохотал, почёсывался. Опытный царедворец с первого взгляда заметил бы его царственную неумелость, точно так же, как слушатель может определить по игре, настоящий ли дудочник, или только старательно выучил единственный наигрыш. Но опытных здесь было мало, а те, что были, утешали себя тем, что занимающий московский трон выглядит ещё хуже.

Под стать была и сидящая чуть поодаль царица: маленькая, щупленькая, с большим упрямо выпуклым лбом, тонкими, плотно сжатыми губами и острым подбородком, что придавало лицу необыкновенно хитрое выражение. Ничего интересного, за исключением разве что глаз, продолговатых, как миндалины, да тонких выгнутых бровей, но и они не соответствовали тогдашним вкусам москвичей.

Здесь же находился и многострадальный Ростовский митрополит Филарет. Он отважно вёл себя при нападении тушинцев: заперся с прихожанами в соборной церкви и готовился вмести с ними к смерти. Но ворвавшиеся в храм победители заменили её позором. Сорвали митрополичьи одежды, нарядили в лохмотья, нахлобучили татарскую шапку и в простой телеге повезли в Тушино, усадив рядом с блудницей. Вопреки ожиданиям царик принял его с почётом, дал золотой пояс, прислужников и произвёл в патриархи. Филарет не протестовал, по крайней мере явно, на царских приёмах сидел тихо и ни во что не вмешивался. Вид он имел величественный, ещё в миру отличался щеголеватостью, был приветлив и умел ладить со всеми. Здешний повелитель исключения не составил.