зарубил его. Он рассыпался пылью, как любой вампир от удара посеребрённым клинком.

Стояла полная темнота и тишина.

— Теперь ты будешь служить мне, Тьма? — спросил я у этой темноты.

— Если заплатишь, — был ответ.

Я знал, что если отвечу отказом, то, когда зажгу свечу, в комнате уже никого не будет. Тьму не удержать.

— Что ты пожелаешь за службу?

— А как долго тебе будут нужны мои услуги?

— До следующей ночи, — ответил я, ибо рассчитывал завтра на закате надеть венец Мал Мидда.

— Тогда — коня, чтобы ехать, и любую из вещей, что мне понравятся за срок службы. Одну, на твой выбор.

Я кивнул. Это были щадящие условия. Тьма могла потребовать что угодно и взять обещанное хоть вместе с твоей жизнью.

Мы подожгли замок — портьеры, дерево, гобелены, ковры и запасы вина горели неплохо, хотя камень, конечно, устоял — и отправились в путь. Вставало солнце, которого я не видел уже двенадцать лет. Но это было не страшно — с нами ехала Тьма, ехала на коне моего солдата, того, что погиб ночью. Если рядом с вампирами настоящая Тьма, им не страшно солнце. Я нанял её и знал, что она не оставит нас, покуда не наступит ночь. Либо же пока я, нанявший, не паду. Я надеялся, до такого драматизма не дойдёт.

Глаза привыкли, и я смотрел на день, запоминая каждую его деталь. Было целое море света, и я наслаждался цветами и оттенками, которые почти успел позабыть. Тёмно-красные флаги наши оказались великолепны при свете дня, и даже серые плащи, наброшенные на наши медные доспехи, выглядели отлично. Седые волосы Бел сияли снежной белизной, на щеках лежал румянец. Я никогда не видел её днём. Ей он был не страшен — Бел не была вампиром, она была волшебницей.

— Мне нравится Бел, — сказала вдруг Тьма.

— Надеюсь, тебе понравится что-нибудь ещё, — сказал я. — Потому что Бел не принадлежит мне.

— Принадлежит на срок, на который ты её нанял. Ты знаешь правила.

— Ты обожжёшь руки о такой выбор.

— Это мой выбор. У тебя он тоже будет, не опасайся. Я думаю, мне понравится что-нибудь ещё.

Тьма замолчала. Бледный лик её казался белым, как у статуи, а длинные, до земли, волосы были темнее ночи.

Сначала мы ехали прозрачным лесом, где в лицо иногда летел, кружась, жёлтый или красный осенний лист. Потом дорога ушла в дремучий дубовый лес, где лоскуты неба сквозь листву казались звёздами. Я даже ощутил, что скучаю по солнцу. Воины мои, никогда не видевшие дня, освоились и не могли наглядеться.

Тут имелась работа для Бел. Она, уставшая уже в седле — ей было немало лет — молчала всю дорогу, абсолютно игнорируя даже Тьму. Выпрямилась, произнесла длинное, ритмичное заклинание, и снова замолчала. Ничего не изменилось, но, я знал, со стороны мы все теперь выглядели как девы в белых платьях, на белых лошадях. Как белые сёстры Милены. Лишь Тьма и Бел оставались в собственном обличье. Тьма — потому что такова была её природа, Бел — потому что не применяла к себе свои заклинания.

Сёстры, милосердные девы, должны были ехать здесь сегодня, но Безлицый знал, кому передать мои деньги, чтобы сестёр оставили в обители по делам. Тем не менее, нужный слух уже прошёл, и, скорее всего, нас ждала засада.

И, как я и ожидал, на узкой дороге на нас напали разбойники, и это было хорошо, потому что мои люди были уже голодны.

Они высыпали из-за деревьев и приказали нам спешиться — крепкие, высокие северяне, вооружённые боевыми топорами. Они были одеты, как пижоны, и горбоносый красавец Боннах Стони стоял во главе отряда. Тот самый Боннах Стонн, которого Джейн Мид желала видеть в плену.

Бел произнесла ещё два слова, и когда иллюзия пропала, они увидели, что напали не на беззащитных девушек, а на нас. В ужасе они попытались бежать, но было уже поздно. Мы убили четверых разбойников — ровно столько, сколько нам требовалось, — и пленили самого Боннаха. Остальные же сбежали, поскольку понимали, что у них нет шансов. Мы не мертвы и не бессмертны — истории лгут. Мы просто живём вечно, и наши тела надёжнее человеческих.

Мы выпили кровь, оседлали коней и поехали дальше, по заросшей лесной дороге, в сторону от проторенной тропы. Стонн ехал с одним из моих всадников. Он был надёжно связан. Тела его сообщников мы потащили за собой волоком — они ещё могли сослужить нам службу.

Солнце стояло в зените. Чаща на какое-то время поредела, а после мы подъехали к Шумному лесу. Ветви его шумели, а корни скрипели, хотя ветра не было. Некоторые деревья стояли без листвы, хотя осень едва началась. Туман укрывал корни, да и само солнце окутало какое-то марево, стоявшее над этим лесом в любую погоду. Впрочем, до того я был здесь лишь раз, зимой. Тогда были снегопады, и деревья вздрагивали и раскачивались, сбрасывая с ветвей лишний снег.

Мы отвязали тела, и Бел поколдовала над ними. Мёртвые разбойники зашевелились, потом сели, ровно, как будто их позвоночники окаменели. Через некоторое время это прошло, и они медленно поднялись на ноги, а затем неуклюже, словно сами были деревянными, пошли к лесу. Ближние деревья вдруг зашевелились, напряглись, изогнулись и схватили ходячих мертвецов ветвями, пожирая их, а мы поскакали напролом, пользуясь этим. Мы потеряли одного воина, его конь спасся, стремглав пролетев через рычащий, шатающийся лес, самые опасные деревья которого, впрочем, были на входе. Мы выскочили с другой стороны. Здесь растения были не так подвижны.

Боннаха Стонна мы пересадили на коня, оставшегося без всадника — связанного, конечно, — и, придерживая его за верёвки, поехали дальше. Лесной разбойник смирился со своей ролью приданого и сидел молча, опустив голову на грудь.

Отъехав достаточно далеко в поля, мы спешились, потому что кони устали. Мы отпустили их пастись. Нужно было спешить, но нельзя было загонять коней, если этой ночью я собирался взять в свою руку скипетр Мал Мидда.

— Мне нравится твой меч, — сказала вдруг Тьма.

Я посмотрел на клинок в ножнах у пояса. Это был один из лучших мечей в известных мне территориях, его ковали на моей крови. Поэтому только я мог владеть им идеально, и только им я мог так владеть.

— Всё ещё надеюсь, что ты выберешь что-то другое, — сказал я, — ибо он нравится и мне самому, а тебе всё равно не принесёт много радости.

— А ещё мне нравятся твои сокровища.

— Они перестанут принадлежать мне вскоре, —