Зазвонил телефон. Вик вскрикнула, словно ее кто-то схватил, оглянулась на него. Ее лицо коснулось желтых в горошек серпантинов, свисавших с потолка.

Только это были вовсе не серпантины. Это были полоски липучки с дюжинами дохлых мух, приклеившихся к ним и высохших до подобия шелухи. К горлу Вик подступила желчь. У нее был кисло-сладкий вкус, словно у испортившегося фраппе из «Терриса».

Снова зазвонил телефон. Она схватила трубку, но, прежде чем ее поднять, вгляделась в детский рисунок, приклеенный лентой прямо над телефоном. Бумага была сухой, коричневатой и ломкой от старости, лента пожелтела. Там изображался целый лес карандашных рождественских елок и человек по имени Чарли Мэнкс в шляпе Санты, с двумя маленькими девочками, которые ухмылялись, показывая полный рот клыков. Дети на картинке были очень похожи на существо на заднем дворе, которое когда-то было ребенком.

Вик поднесла трубку к уху.

— Помогите, — крикнула Вик. — Помогите мне, пожалуйста!

— Где вы, мэм? — сказал кто-то детским голосом.

— Я не знаю, не знаю! Я заблудилась!

— Наш автомобиль уже там. Он в гараже. Забирайтесь на заднее сиденье, и наш водитель отвезет вас в Страну Рождества. — Кто бы ни был на другом конце линии, он захихикал. — Мы позаботимся о вас, когда вы сюда прибудете. Мы повесим ваши глазные яблоки на нашей большой рождественской елке.

Вик повесила трубку.

Услышав хруст у себя за спиной, она развернулся и увидела, что мальчик ударил лбом в окно. По стеклу разбежалась паутина трещин. Сам мальчик, казалось, не поранился.

Она слышала, как сзади, в прихожей, Мэнкс налегает на входную дверь, силясь ее открыть, слышала, как дергается цепочка.

Ребенок отвел голову, потом мотнул ею вперед и снова с громким хрустом ударился лбом в окно. Осколки стекла посыпались на пол. Мальчик рассмеялся.

Из приоткрытой духовки высунулись первые желтые языки пламени. Они издавали звук, похожий на хлопанье голубиных крыльев. Обои справа от печи чернели и извивались. Вик уже не помнила, зачем решила устроить пожар. Что-то вроде бегства под прикрытием дыма.

Ребенок сунул руку в разбитое окно, нащупывая задвижку. Зазубренные стеклянные острия царапали ему запястье, снимали стружки кожи, пускали черную кровь. Это, казалось, его не беспокоило.

Вик ударила его по руке сковородой. Она вложила в замах весь свой вес, и инерция увлекла ее прямо в дверь. Она отпрянула, попятилась и села на пол. Мальчик выдернул руку наружу, и она увидела, что три сломанных пальца у него карикатурно согнуты не в ту сторону.

— Ты смешная! — крикнул он и рассмеялся.

Отталкиваясь пятками, Вик заскользила на заду по кремовым плиткам пола. Мальчик просунул лицо в разбитое окно, показывая ей черный язык.

Духовка отрыгнулась красным пламенем, и у нее на мгновение загорелись волосы на правой стороне головы — тонкие волоски извивались, чернели и сморщивались. Она похлопала по ним ладонью. Полетели искры.

Мэнкс вышиб переднюю дверь. Цепочка лопнула с жестяным лязгающим звуком; с громким треском вырвалась задвижка. Она услышала, как дверь врезалась в стену с сотрясшим весь дом грохотом.

Мальчик снова просунул руку в разбитое окно и открыл заднюю дверь.

Вокруг нее падали горящие полоски мушиной липучки.

Когда Вик оторвала зад от пола и повернулась, Мэнкс стоял по другую сторону салунных дверей, собираясь шагнуть на кухню. Он смотрел на нее широко открытыми глазами, с плотоядным восхищением на безобразном лице.

— Я, когда увидел твой велосипед, подумал, что ты помоложе, — сказал Мэнкс. — Но ты уже совсем выросла. Тем хуже для тебя. Страна Рождества не очень-то подходит для девочек, которые совсем выросли.

Открылась дверь у нее за спиной… и это сопровождалось ощущением, будто из кухни высасывается весь горячий воздух, будто его вдыхает в себя мир снаружи. Красный циклон пламени вырвался, кружась, из открытой духовки, и вместе с ним закружились тысячи искр. Повалил черный дым.

Когда Мэнкс, вломившись в салунные двери, направился к ней, Вик уклонилась от него, съежившись и пригнувшись за громоздким «Фриджидаром», ступая в единственное остававшееся ей помещение — в

Чулан

Ухватившись за металлическую ручку, она попыталась захлопнуть за собой дверь.

Дверь оказалась тяжелой, она завизжала, когда Вик потащила ее над полом. Никогда в жизни ей не приходилось двигать такую тяжелую дверь.

На ней не было никакого замка или запора. П-образная железная ручка крепилась болтами к металлической поверхности. Схватившись за нее, Вик расставила ноги и уперлась пятками в дверную раму. Мгновение спустя Мэнкс дернул. Вик прогнулась, ее рвануло вперед, но она сомкнула колени и удержала дверь закрытой.

Он ослабил тягу, а потом вдруг потянул снова, пытаясь застать ее врасплох. Он был тяжелее, самое меньшее, на семьдесят фунтов, и у него были длинные, как у орангутанга, лапищи, но она упиралась ступнями в дверную раму, и у нее скорее вырвались бы из плеч руки, чем подкосились бы ноги.

Мэнкс перестал тянуть. Вик улучила миг осмотреться и увидела швабру с длинной голубоватой металлической ручкой. Она стояла совсем рядом, справа от нее, на расстоянии вытянутой руки. Она просунула ее через П-образную дверную скобу, чтобы концы швабры упирались в края дверной рамы.

Когда Вик отпустила дверь и отступила назад, ноги у нее тряслись так сильно, что она едва не села на пол. Чтобы устоять, ей пришлось опереться на стиральную машину.

Мэнкс снова потянул дверь, и ручка швабры загромыхала, стуча по раме.

Он сделал паузу. В следующий раз он потянул дверь очень осторожно, как бы на пробу.

Вик услышала его кашель. Ей показалось, что прозвучал и детский шепот. Ноги у нее дрожали. Дрожали с такой силой, что она понимала: стоит ей отойти от стиральной машины, и она упадет.

— Теперь ты загнала себя в угол, маленькая поджигательница! — крикнул Мэнкс через дверь.

— Пошел вон! — крикнула она.

— Изрядной же наглостью надо обладать, чтобы вломиться к кому-то в дом, а потом велеть ему убираться! — сказал он. Но прозвучало это довольно добродушно. — Ты, кажется, боишься выходить. А будь у тебя хоть капля ума, ты гораздо больше боялась бы оставаться там, где ты есть!

— Пошел вон! — снова крикнула она. Никаких других слов не придумывалось.

Он еще раз кашлянул. У подножия двери замерцал жутковато-красный свет от огня, разбиваемый двумя тенями, показывавшими, где стоят ноги Чарли Мэнкса. Несколько мгновений снова слышался шепот.

— Детка, — обратился он к ней. — Я безо всяких раздумий предоставлю этому дому сгореть. Мне есть, куда поехать, а эта укромная дыра теперь уже все равно для меня спалена. Выходи. Выходи, или задохнешься там в дыму, и потом никто не опознает твои обгорелые останки. Открывай дверь. Я не причиню тебе никакого вреда.