Саймону стало стыдно. Раньше он не понимал, насколько далека от нормальной была жизнь бедной Хитер.

Он исправит это, когда девочку привезут из Англии. Не оставалось сомнений, что Ева взяла ее с собой.

* * *

Приехав в Дунлаогхейр, полиция и Саймон обнаружили, что форт удерживают три студента. Миссис Хегарти уехала в Англию на похороны. Ева Мэлоун уехала с ней. Да, конечно, они оставили на крайний случай номер телефона, по которому с ними можно будет связаться.

Но миссис Хегарти сказала, что в любом случае позвонит завтра утром и узнает, как они справились с завтраком.

Сейчас пятница, одиннадцать вечера. Почтовый пароход еще не успел прибыть в Холихед. Там они с Евой сядут на поезд до Юстона. Миссис Хегарти будет в Лондоне не раньше семи утра.

Они долго не могли решить, следует ли позвонить в полицию Уэльса и попросить поискать Хитер.

Два полицейских, отчаянно пытавшиеся выяснить все подробности, в этом сомневались.

— Сэр, вы абсолютно уверены, что ваша сестра там? — снова и снова спрашивали они.

— Больше ей просто негде быть, — решительно отвечал Саймон.

— Кто-нибудь видел, как миссис Хегарти и мисс Мэлоун уезжали на пароход? — спросил один из полицейских.

— Я видел. — Обязанности старшего взял на себя студент-ветеринар по имени Кевин Хики.

— С ними была двенадцатилетняя девочка?

— Вы имеете в виду Хитер?

Саймон и полицейские не объяснили цель своих расспросов.

— Она была с ними? — спросил Саймон.

— Конечно, нет. В том-то и проблема. Ева волновалась, потому что уезжала на похороны. Боялась, что Хитер не поймет, что ей просто пришлось уехать.

Ева оставила коробку шоколадных конфет и попросила Кевина в воскресенье отнести ее в школу с запиской.

— Может быть, вы передадите коробку сами, если встретитесь с сестрой? — спросил он Саймона.

Они попросили разрешения прочитать записку.

Та была простой и недвусмысленной: «Не думай, что я про тебя забыла. Приду через неделю. Ты сама выберешь, куда мы пойдем. С любовью, Ева».

Когда Саймон прочитал это послание, на его глаза навернулись слезы. В первый раз за вечер.

В субботу утром в Нокглене о случившемся знали все. С легкой руки Би Мур и мистера Флуда, который услышал новость первым. Мясник вышел наружу посоветоваться с монахинями на дереве и был очень разочарован тем, что никакого небесного сообщения о Хитер не последовало.

— Я надеялся, что она на небесах. Ну, на ее небесах, — поправился он. Не следовало забывать, что Уэстуорды были протестантами.

Десси Бернс сказал, что тот, кто ее найдет, получит хорошую награду, и заявил, что девочку похитили. Более того, Хитер похитил человек, которого она знала.

Пакси Мур сказал, что шансы на похищение девочки кем-то знакомым ничтожны. Знакомые прекрасно знают, что Уэстуорды с трудом оплачивают счета. Если бедную девочку кто-то и похитил, то наверняка какой-нибудь подлый дублинец, решивший, что она богатая, потому что говорит с шикарным акцентом и происходит из Большого Дома.

Миссис Хили сказала Шону Уолшу, что теперь в Уэстлендсе запоют по-другому. Они всегда были далекими, высокомерными и считали, что с ними никогда не случится того, что случается с простыми людьми.

Шона удивила такая перемена отношения к Уэстуордам. Миссис Хили ответила, что слегка обижена на них. Мистер Саймон Уэстуорд намекнул, что ждет у себя очень важных людей, которые вскоре начнут останавливаться в гостинице, если там их будут кормить обедом по вечерам. Миссис Хили завела у себя такие обеды, но мистер Уэстуорд на них так и не пожаловал.

— Зато пожаловали другие, — ответил Шон Уолш. — Они принесли вам прибыль, а это самое главное.

Миссис Хили согласилась. И все же не очень приятно вскакивать по капризу местного аристократа, как какой-нибудь привратник.

Она сказала об этом аптекарше миссис Кеннеди. Та задумчиво посмотрела на нее и сказала, что только человек с каменным сердцем может говорить такое, когда речь идет о жизни ребенка. После этого миссис Хили заговорила совсем по-другому.

Клодах сообщила новость Пегги Пайн. Клодах считала, что на дунлаогхейрской пристани какой-нибудь мужчина в дождевике пообещал бедной Хитер целую коробку шоколадных конфет.

Марио сказал, что мужчины Нокглена должны отправиться на поиски и срубить палками все живые изгороди.

— Ты видел слишком много плохих фильмов, — упрекнул его Фонси.

— Если так, то куда, по-твоему, она девалась, мистер Умник? — спросил Марио.

— Я тоже смотрю плохие фильмы. Поэтому думаю, что она села на своего пони и ускакала на закат.

Но это была лишь одна из теорий, не выдерживавших никакой критики, потому что пони по-прежнему оставался в Уэстлендсе.

Пегги Пайн отправилась в монастырь, чтобы поговорить с матерью Фрэнсис.

— Ева звонила из Лондона, — сказала мать Фрэнсис. — Я слышала, как она скрежетала зубами. Кажется, они решили, что она взяла Хитер с собой. Мне страшно подумать, что она сделает, когда вернется домой.

— Ева никогда бы такого не сделала.

— Знаю, но на прошлой неделе в Уэстлендсе произошла какая-то ссора. Можно не говорить, что мне мисс Мэлоун не сказала ни слова… О боже, Пегги, где может быть этот ребенок?

— Если кто-то замышляет побег, то думает о месте, где он был счастлив, — поразмыслив, ответила Пегги Пайн. Но это ничего им не дало.

Казалось, что мест, где Хитер могла быть счастлива, нет на свете.

Сестра Имельда начала читать тридцатидневную молитву. Она сказала, что это безотказное средство.

— Бедный ребенок. Я никогда не встречала такой благодарной девочки. Слышали бы вы, как она хвалила мои тосты, которые поджаривала в коттедже у Евы…

И тут мать Фрэнсис осенило.

Она осмотрела дыру в каменном заборе и убедилась, что ключа там нет.

Мать Фрэнсис медленно подошла к двери коттеджа Евы. Та была заперта. Она заглянула в окно и увидела на столе большую коробку. Внутри что-то шевелилось. Сначала она подумала, что это кошка, черная кошка. А потом увидела, что там птица.

Из коробки под неловким углом торчало черное крыло.

Хитер нашла раненую птицу и решила ее вылечить. Судя по всему, не слишком успешно. Повсюду валялись перья и клочки рваной газеты.

Запыхавшаяся и испуганная Хитер пыталась растопить камин. Она использовала для этого веточки и кусочки картона. Огонь на мгновение загорался, но гас снова.

Мать Фрэнсис постучала в окно.

— Я вас не впущу.

— Ладно, — неожиданно ответила монахиня.