– Не знаю. Куда-нибудь в сельскую местность. Чтобы рядом был источник и олени, на которых можно охотиться. Оружию импульс не повредит.

Тото морщится:

– Прежде, чем моя семья переехала в сельскую местность, мы жили на побережье. И нас как-то накрыло ураганом. Так вот, никакого голливудского дерьма не случилось, никто не бегал кругами, причитая: «Что же теперь делать?» Люди живут в этих местах сотни лет, и когда случается параша, становится ясно, что же такое община и зачем она нужна. Вы просто собираетесь вместе, наводите порядок, и все как-то само собой образуется.

– Вроде как при отключении электричества, – соглашаюсь я. – Люди выходят наружу, чтобы при необходимости посветить соседям, телефоном там или автомобильными фарами. Даже в таком занюханном районе, как у меня.

– И знаешь что? Все эти придурки, которые дрочат на катастрофу, после которой общество рассыплется – они даже не представляют себе, насколько зависят от остальных, тех, кто производит все, без чего они не могут жить. От мастеров и работяг. Которые сильней, чем какой-то придурок с большой винтовкой. Та сотня человек, которая, собственно, и делает винтовки – она сильней. Потом, блин, ни золото, ни патроны жрать не будешь. Врачи, фермеры – без них не прожить. Что нам нужно, это небольшой городок, с фермами вокруг и чистой водой, текущей с гор. Я такие знаю.

– Мы могли бы поехать в эту самую долину, – предлагаю я.

– Боюсь, там все будет не так гладко, как думал Хасвелл, – мрачно бросает Тото.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала ответь – ты с ним согласен? Я-то хорошо помню, что от тебя слышал, еще когда в школе учился. Про несправедливость и все такое. По-твоему, Хасвелл прав?

Я в изумлении таращусь на него:

– Ты что, охренел? Ну да, мне как ботанику иной раз доставалось, только знаешь, что? Каждый должен разбираться в чем-нибудь своем. Я вот ни хера не знаю, как в машине мотор работает, и что теперь, я буду считать автомеханика низшим существом только за то, что в отличие от него понимаю протокол TCP/IP?

– Это хорошо, – кивает Тото. – Ты меня так и не спросил, что я делал с ноутбуком. Ни тебе, ни Хасвеллу и в голову не пришло, что кому-то вроде меня хватит соображалки. Ну да, ракеты было уже не остановить и даже не перенацелить куда-нибудь в море. Но я запустил еще одну, как раз чтобы накрыть тот район, который они обошли. Что-то не хотелось мне в крепостные. Решил, раз уж апокалипсиса не избежать, пусть всем достается поровну.

Если бы речь шла не о конце света, я бы расхохотался.

Через несколько минут Тото останавливает фургон. Мы отъехали достаточно далеко, так что федералов можно не опасаться. Будем надеяться, что Хасвелл прав и фургон выдержит электромагнитный импульс, которого можно ждать в любой момент.

Мы выходим и, стоя рядом с фургоном, глядим на небо.

– Вот, забрал у покойника. – Тото протягивает мне мобильник. – Если есть кто-то, с кем бы ты хотел поговорить напоследок, я так думаю, еще пару минут телефоны будут работать.

Я смотрю на телефон.

– Я бы тебе позвонил. Всем остальным похер, жив я или уже сдох.

Я возвращаю телефон Тото, а он швыряет его в ближайшие кусты, потом смотрит на меня:

– Послушай…

– Вот только давай без сантиментов!

– Просто вдруг одним импульсом не обойдется… Я что хотел-то – чтоб ты знал, что я тебя люблю.

«Все будет хорошо», – думаю я, когда в небесах над нами, выше самых высоких облаков, вспыхивает термоядерное солнце.

[10]

Джейми Форд – правнук Мин Чунга, горняка из Китая, эмигрировавшего в Сан-Франциско в 1865 г. и взявшего западную фамилию Форд, тем самым запутав последующие поколения. Его дебютный роман «Hotel on the Corner of Bitter and Sweet» два года был в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс» и в 2010-м был удостоен «Asian/Pacific American Award for Literature». Его произведения переведены на 32 языка. Ведет блог на jemieford.com блог на о своей новой книге «Songs of Willow Frost», а также смотрите Twitter@jemieford.

Май 1910 года

Хотя дымом и не пахло, юный Дарвин Чен Ци сделал, как ему было сказано – открыл тяжелую железную дверцу и включил пожарную сигнализацию, извещая гостей и персонал роскошного сиэтлского отеля «Сорренто», что «Звездная скиталица» наконец прибыла. Великую комету называли по-разному – «Галактическая гостья», «Небесная странница», «Космическая пришелица» и даже, заранее, «Фиаско Фламмариона», но, в конце концов, и в газетах, и по радио устоялось «Скиталица». Это, во всяком случае, звучало куда лучше, чем простенькое «Дымящаяся комета 1882 года» – та и не произвела ни особой сенсации, ни общемирового помешательства и панических настроений, даром, что была видна даже днем.

Жалко, пятнадцатилетний Дарвин ее не застал – он тогда еще даже на свет не появился. Он родился в Гонконге больше десяти лет спустя – внебрачный ребенок британского военного моряка и китаянки. Попал в приют для таких же полукровок, а потом мальчика переправили морем в Сиэтл и отдали в услужение. Не самая худшая судьба, если подумать. Дарвин не получил никакой профессии, но зато умел говорить и читать по-английски. Да и вообще лучше умереть слугой в лучшем и новейшем отеле штата Вашингтон, чем жить королем в обитых толем лачугах у моря. Дарвин как-то побывал там во время особенно сильного отлива и не позавидовал беднягам, работающим на огромном паровом конвейере по разделке рыбы и роющимся в пропитанном нефтью иле в поисках съедобных моллюсков, которых продавали по полцента за фунт.

Стоя навытяжку, Дарвин погрузился в свои мысли, в то время как мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях из прошитого медными нитями ламе и шелковых перчатках до локтя торопились к лифту – всем не терпелось побыстрее оказаться на седьмом этаже, в ресторане «Над городом». Поймав, однако, на себе проницательный взгляд мистера Розенберга, владельца отеля, мальчик тоже сорвался с места, захватил в курительной комнате большой хьюмидор из испанского кедра и бросился к лифту для прислуги, в котором пахло каллами и ростбифом.

Гости располагались за чайными столиками в уютных кабинках и на спешно остекленных верандах под «Дикие вишни» Бетти Холл Кларк и незамысловатый регтайм на механическом пианино. Со всех сторон раздавались восторженные ахи и охи – в ночном небе извивались светящиеся пурпурные и сине-зеленые ленты северного сияния, предваряя, возможно, самый величественный финал из всех. Самые бесстрашные из клиентов отваживались выходить на галерею во флорентийском стиле и в сад на крыше и склонялись над перилами, чтобы лучше разглядеть далекую линию горизонта и огоньки суденышек на озере Вашингтон – медленно двигаясь по водной глади, слегка покачиваясь вверх-вниз, они вспыхивали светлячками в меду. Некоторые из смельчаков носили сдвинутые на макушку противогазы, словно на каком-то маскараде. Пожилые дамы закрывали лица плотными вуалями и не расставались со специальными «кометными» зонтиками, чтобы защитить себя от пыли и сажи, которые должны были вот-вот посыпаться с неба.