– А вот и не угадал! – засмеялась Ленка, отводя руку.

– Надо же! – удивился Серый, водя пальцем по кромке. – Восьмое чудо света – одиннадцатигранный стакан.

– В нем ровно столько граней, сколько лет мы с тобой не виделись.

– До одиннадцати осталось еще два месяца. – Серый посмотрел ей прямо в глаза. – У нас еще есть время.

– Время на что? – не поняла Ленка.

Серый ответил не сразу.

Он подошел к окну, открыл форточку и задернул шторы. Потом зачем-то притворил дверь в спальню, опустился в кресло и уже совершенно спокойно сказал:

– У нас есть время все исправить.

Ленка дернулась как от пощечины и молча замотала головой из стороны в сторону.

– Жаль что мы не в Болгарии, – усмехнулся Серый и залпом проглотил коньяк.

– За твое здоровье, – тихо произнесла Ленка и тоже выпила.

– Так зачем тебе диктофон? – спросил как ни в чем не бывало Серый.

– Не твое дело.

– За последние десять, точнее одиннадцать лет, твои манеры заметно улучшились, – заметил он.

– А вот если б ты хоть немного разбирался в женщинах, – Ленка сама добавила себе коньяка, – ты бы знал, что грубость – это последнее оружие беззащитных.

– Странно, – улыбнулся Серый, – а я всегда считал, что ты сильная, деловая, хваткая.

– А я считала, что ты умный, проницательный и заботливый.

– Значит, мы здорово ошибались друг в друге.

– А может, хватит обмениваться любезностями? – предложила Ленка.

– Заметь, это не я первый начал, – сказал Серый, вставая.

– Что это тебя так проняло? – вскинула брови Ленка.

– Просто, видимо, я еще недостаточно созрел для роли жилетки.

Дура, подумала Ленка, полная, непроходимая дура. Нашла, действительно, кому плакаться! «Как мне плохо, Серый, пожалей меня, вытри слезки, отпои коньяком и трахни по старой памяти на переходящем красном знамени». Совесть же надо иметь!

И тут откуда-то из самых темных, потаенных уголков ее души стало подниматься и расправлять широкие крылья тихое и незаметное, на чужой взгляд, злорадство, так долго ждавшее своего звездного часа. Выпестованное обыкновенной женской обидой, оно жило внутри Ленки и до поры до времени не давало о себе знать. И вдруг... Какая необыкновенная удача! Какой успех, какой триумф!

Стыдно, дорогая моя, стыдно и противно.

Ленка подошла к Серому.

Она хотела было поднести к его лицу руку, чтобы просто погладить по щеке, но он перехватил ее запястье и резко отвел от себя.

– Так как насчет диктофона? – преувеличенно бодро напомнила Ленка.

Серый сходил в спальню и вернулся с диктофоном в руках.

– Так я пойду? – Ленка виновато шаркнула ножкой.

– Ну иди, – сказал он тихо, не то благословляя ее, не то посылая к черту.

* * *

Ленка открыла ключом свой номер и на цыпочках, чтобы не разбудить Курочкину, прошла в ванную.

Там она включила воду и села на унитаз. Потом встала, опустила крышку и, довольная собственной сообразительностью, устроилась сверху. Разобравшись с диктофонными кнопками, как следует откашлялась и начала:

– Итак, Малыш...

В дверь ванной забарабанили:

– Открывай быстрее, я писать хочу!

Любкин капризный голос застал Ленку врасплох, и она тихо выругалась. Пришлось освободить помещение.

Курочкина со скрещенными, как у маленького лебедя, ногами, просеменила мимо нее.

Снова раздался стук. На этот раз во входную дверь.

– Войдите, – крикнула Ленка.

– А вот и я! – В комнату шагнул Эдик.

В руках он держал шампанское, а под мышкой – букет разноперых астр.

– Давненько не виделись, – поприветствовала его Ленка.

– Ну вот... Типа, отмучился.

– Ну и как? – спросила она, принимая букет.

– Да не знаю еще, – отмахнулся Эдик, – жюри ушло на совещание. Пока они там выпьют, закусят, часа полтора пройдет, не меньше.

– Так что стоишь? Наливай!

Из ванной, помахивая крылышками, выплыла абсолютно голая Курочкина. Только махровый белый тюрбан топорщился на ее голове.

Любка взвизгнула и ретировалась, Ленка прыснула в кулак, а Эдик, раскрыв рот, медленно опустился в кресло.

– Вот так мы жили, – заливалась Ленка, – порознь мылись, вместе пили.

– Идиотка! – орала из ванной Курочкина. – Предупредить бы могла.

– А недурно! – воскликнул Эдик, приходя в себя. – Не каждый день на халяву стриптиз пуляют.

Пока Курочкина приводила себя в порядок, Эдик с Ленкой успели выпить по одной.

– Так ты, оказывается, у нас поэтесса? – хитро улыбнулся Эдик.

– Не поэтесса, а текстовичка, – поправила его Ленка.

– А что, разве есть разница?

– Представь себе, есть.

– И в чем же?

– Не знаю, не думала об этом.

– А говоришь...

– Я просто чувствую, что это разные вещи, но как тебе объяснить – не знаю.

– Но ведь из любого стихотворения можно сделать песню?

– Можно, главное – не повредить.

– Неужели музыка может повредить стихам?

– Настоящим стихам – может. Настоящие стихи самодостаточны, им не нужна ни музыкальная, ни какая-либо другая поддержка. Даже напротив – все лишнее им может только помешать.

– Ну, например? – полюбопытствовал Эдик.

– «Жди меня, и я вернусь, только очень жди», – процитировала Ленка первое, что ей пришло в голову.

– Но это же песня?

– Нет, Эдичка, это не песня и никогда не будет песней. Это стихи. А музыка, сколько бы раз ни пытались ее написать, всегда оставалась лишь бездарным музыкальным фоном.

– Получается, что хорошие песни выходят только из плохих стихов?

– Не передергивай! Из плохих стихов может получиться неплохая песня, и история знает такие случаи, а вот плохой текст стать хорошими стихами не сможет никогда.

– Значит, все текстовики – халтурщики? – догадался Эдик.

– Не скажи, просто это совсем другой жанр.

– Все равно не понял! – не унимался Эдик. – Ведь и то и другое – стихи.

– Ну как тебе объяснить? – растерялась Ленка. – Вот смотри. Тебе когда-нибудь приходилось читать пьесы?

– Ну да, когда-то в школе.

– И как?