Когда-то такой рассказ спровоцировал бы выброс адреналина. Врач бы забегал по кабинету, лично принес бы для чудо-девочки самое дорогое пирожное из больничного кафе, заставил бы ассистентку распечатать все опросники. Сейчас же он просто внимательно слушал, подперев щеку рукой. Консультация была оплачена, мать бедной «чудо-девочки» производила впечатление человека в затяжной депрессии. Человека тонущего, которому нужно себя спасать, а не удобрять свою самооценку сладким ядом иллюзий о том, что ее дочь гениальна.

К нему много подобных несчастных детей приводили. С тех пор как в прессе стало модно муссировать тему детей-индиго, каждый второй неудовлетворенный реальной жизнью родитель вдруг начинал распознавать признаки запредельного дара у собственного ребенка. Фактически у всех таких родителей была одна цель – самоутвердиться и начать паразитировать на растущей славе своего ребенка. У некоторых даже получалось. Больше всего в таких случаях было жаль детей.

– Но ваша девочка могла услышать обрывки разговоров, – возразил врач. – Мы часто недооцениваем внимательность детей.

– Не могла! – твердо сказала женщина. – Я совершенно точно никогда не упоминала о своей матери. Старшая дочь была слишком мала, когда мама умерла. Она ее не помнит. Младшая бабку и вовсе не видела… И про ребенка моего неродившегося неоткуда было ей узнать. Срок ведь был очень маленьким. Я и не знала, конечно, мальчик или девочка. Но точно помню, что в самом начале думала – вот будет мальчик, и назову его Алешенькой. А Настя откуда-то об этом узнала.

– Скажите, сколько часов в день вы обычно спите? – внезапно спросил врач.

– А что? – растерялась женщина. – Ну, у меня дети, работа… Жизнь какая-то личная. Много не получается. Часов пять, максимум шесть. По выходным наверстываю. Зачем вы спрашиваете?

– Очень советую вам почитать о конфабуляции.

– О чем? – нахмурилась она.

– Конфабуляция, – терпеливо повторил врач. – Ложные воспоминания. Человек начинает вспоминать вымышленные события, которые никогда в его жизни не происходили.

– Да за кого вы меня принимаете? – предсказуемо вышла из себя женщина. – Мне рекомендовали вас как самого лучшего в Москве специалиста по этому вопросу, а вы….

– Так и есть. Поверьте, другие врачи скажут вам то же самое. Еще и в более жесткой форме. Посмотрите на себя – вы истощены. Вам надо больше заниматься собою – пить витамины, больше спать, гулять на свежем воздухе. Это самое лучшее, что вы можете дать своей дочери.

– И вы даже не поговорите с ней?

Врач нехотя согласился. Ему было жаль молчаливую большеглазую девочку, явно привыкшую быть в тени амбициозной матери. Она была слишком спокойной и серьезной для ребенка такого возраста.

На столе появились карты Зенера – разноцветные карточки с разными символами, с помощью которых человечество уже почти век пытается отличить ясновидящих от шарлатанов. Врач показал Насте картинки, а потом перевернул карты рубашками вверх и попросил найти все красные треугольники в колоде. Девочка не нервничала и вообще держалась так, словно подобные собеседования были для нее чем-то будничным. У нее был такой рассеянный и пустой взгляд, что в какой-то момент он даже посветил ей в глаза ручкой-фонариком, проверяя реакцию зрачка и заподозрив, что сумасшедшая мать пичкает ребенка транквилизаторами.

Настя обнаружила всего два треугольника из шести, для доктора этого оказалось недостаточно.

Затем на столе появились фотографии – портреты людей. Врач попросил ее определить, кто из них умер не своей смертью, кто – спокойно дожил до старости, а кто здравствует и по сей день.

– Так не делается, – наконец подала голос девочка. Она говорила так тихо, как будто осенняя высохшая трава шелестела. – Фотографии не говорят. Говорит место, где человек умер. Кости его.

– Прости, милая, костей у меня с собой сегодня нет, – пошутил доктор, но девочка не ответила на его улыбку.

В итоге Насте и ее матери пришлось уйти ни с чем. На прощание врач выписал им талон на консультацию к хорошему детскому врачу.

– Я не возьмусь ставить диагноз, но у вашей дочери очевидная задержка психического развития. И я бы заподозрил расстройство аутического спектра.

Женщина сначала злилась на психиатра, но со временем переосмыслила сказанное им, смирилась. А что, если в его словах была доля правды? Она ведь столько лет жила на износ, столько лет отказывала себе в самом необходимом, чтобы поднять дочек. Иногда реальность действительно представлялась ей рассыпанной мозаикой. А вдруг и правда не было никакого нерожденного Алешеньки? А вдруг и правда Настя нашла в письменном столе альбом с фотографиями, где были подписанные снимки бабушки Софьюшки? А вдруг и правда она услышала во дворе обрывки разговора о бедной убитой девушке? Обсуждать убийство ведь и убийцы могли.

Больше Насте шанса не дали.

* * *

София жила на острове около двадцати лет – она не была уверена точно, поскольку календарями здесь не пользовались, а смена сезонов порой была вообще незаметной, и все дни сливались в одно бесконечное душное влажное лето.

Когда-то давно София ненавидела эти земли и считала себя их пленницей. Каждое утро она выходила на пляж, с надеждой рассматривала линию горизонта и мечтала о том, что настанет день – и она отсюда сбежит, вернется к привычной реальности. Но годы шли, а она так и не решилась. То ли осознала, что улететь отсюда можно только на вороньих крыльях смерти, то ли научилась считать остров своим домом. Стокгольмский синдром – взаимная или односторонняя симпатия, возникающая между агрессором и жертвой.

Все реже София вспоминала жизнь до острова, и порой ей казалось, что нет на свете ничего, кроме этих пляжей и скал. Ее любимый бар на набережной, бильярдный клуб, который она посещала по субботам, ланчи с подругами, капучино в бумажном стаканчике – она всегда любила пить кофе на ходу, в этом был особенный, городской драйв, вечерний фильм под бокал красного полусухого, городские улицы в ночных огнях. Все это было так давно и словно с другой женщиной, память которой почему-то досталась Софии.

Теперь ее дом был здесь. Впрочем, какой там дом – хижина с крышей из пальмовых листьев и лежанкой на земляном полу. По утрам она ловко вскрывала изогнутым тесаком упавшие кокосы и жадно пила млечный сок, по вечерам подкармливала мальков хлебными крошками, а потом ловила их сетью. Ее кожа огрубела, под ногтями была вечная въевшаяся грязь, походка стала плавной, как у дикой кошки, а взгляд – настороженным. София научилась предсказывать дождь по изменившемуся запаху ветра и распознавать приближение опасной змеи по еле слышному шелесту травы. Она честно старалась полюбить эту землю, но раскрыть в себе источник чистого счастья, о котором твердили все вокруг, так и не смогла. София не пропустила ни одной субботней церемонии. Но даже спустя годы легенда об огненной богине казалась ей скорее пугающей, нежели утешительной.

Наверное, в Софии был внутренний стержень – как-то же ухитрилась она не выдать себя. С несогласными здесь обходились без сантиментов. Мяса всегда не хватало. София могла припомнить как минимум десять случаев, когда мясом становились те, кого еще за пару дней до понижения статуса она называла братьями и сестрами.