– Лариса, срочно приезжай! – потребовала мама таким голосом, словно они попрощались только вчера, словно и не было многих месяцев холодной войны.

– Что случилось?

– Настя! Настя заговорила!

– В смысле, заговорила?

– Я сама не понимаю, что произошло! Она проснулась, всё как обычно… И вдруг начала с нами общаться! Общаться! Как нормальный человек. Отвечает на вопросы, рассказывает что-то. Ты не поверишь, она даже смеялась! Приезжай скорее!

– Ну, ладно…

Лариса наскоро приняла ледяной душ, ликвидировала следы бессонной ночи с помощью косметической глины, натянула первое попавшееся платье, вызвала такси.

Вышла из подъезда и на минуту замерла – повела носом, вдыхая запах большого города. Она любила эту атмосферу карнавальности, быструю смену картинок, мелькание лиц.

День был солнечным, пахло весной.

* * *

Старик сидел на влажном песке, у самой кромки воды. Начинался прилив, зеленая мутноватая вода на глазах прибывала, облизывая сначала его почерневшие от загара ступни, потом колени, потом тощие, обтянутые старыми выцветшими штанами бедра. Вставать было лень. В последние годы Старика часто ближе к вечеру обволакивал этот непримиримый ступор – вроде бы и мысли ясные, но тело подчиняться не желает, словно каменным стало.

Старик давно потерял счет времени, он даже не знал, сколько ему лет – но уж точно не меньше четырех сотен. Он забыл лица своих родных – и даже не был уверен, что когда-то появился на свет от чьей-то плоти и крови, а не был порожден черной землей вулканического пляжа. Он забыл, как звучит его голос, потому что уже много лет ни с кем не разговаривал. Он забыл, что такое плакать о несостоявшемся, предвкушать невозможное, видеть сны, любить женщину, продолжать род, планировать завтрашний день. Каждый его день был похож на предыдущий. Иногда шел дождь, иногда солнце было таким жестоким, что он целый день дремал в тени. Только стал слабым с годами, даже походы на черный пляж давались ему с трудом.

Смерти он совсем не боялся. Ему было интересно, что там, за чертой. Старик никогда не путешествовал, не знал иных земель, кроме этих обожженных пляжей, так что смерть была бы его единственным масштабным путешествием, великим переселением, эмиграцией без обратного билета. Он был уверен в том, что станет счастливым переселенцем и быстро освоится в вечности, легко примет ее нехитрые законы.

Ему даже нравилась мысль, что его никто не похоронит. Джунгли растворят его тело меньше чем за сутки. Для него – вместилище духа, для всех, кто живет в лесу, – просто питательный белок.

Старик жил на острове, должно быть, уже целую тысячу лет, совсем-совсем один…