Не буду думать о том, зачем мне хотят помешать — кто-то знает, что я ищу здесь китайского поэта-шпиона? Или ничего такого не знает, а просто ошибается, думая, что я занята чем-то другим, опасным для него?

Потом. Все потом.

У меня не было ни одного дождя с Элистером. Если бы мы провели день в постели, слушая дождь, что-то у нас пошло бы по-другому.

Что чувствуют звери, утыкаясь друг другу но сами в мокрые свалявшиеся шкуры? Кажется, я знаю это. У нас не было дождя, но какие-то доли мгновения — носом в теплую кожу — они были. Год и восемь месяцев назад, на острове Пенанг, на пляже Танджун Бунга. Когда мы были друг для друга самыми удивительными существами в мире.

Где он, помогла ли я сделать его жизнь лучше? Сохранил ли он белый — ну, с прозеленью — домик в Калькутте, пришла ли к нему тихая, передающаяся трепетным шепотом в клубах слава великого шпиона? Или — не получилось ничего великого, просто жизнь, такая, как у меня?

Любовь — если даже просто улыбаешься ребенку — как эта вода с неба. Она может потом подниматься невидимым туманом среди листьев и лиан, становиться облаками, дождем, рекой, морем, неважно. Важно, что она остается в нашем мире навсегда.

— Тони, я тут размышляла, — говорит Магда в один из своих задумчивых моментов, — может ли девушка в моем положении сделать, как кое-кто выражается, нескромное предложение ветерану китайских войн? Я вдруг как-то застеснялась того, что мы регулярно соединяемся в грехе. Хотя, кстати, могли бы это делать еще регулярнее. Что же касается греха, ты, собственно, бываешь ли в церкви? А если бываешь — то зачем? И, главное, в которой?

Тони, совсем в этот момент не похожий на полковника или даже майора, в ответ страшно смущается (потом выясняется, что в Америке он был женат, отчего и сбежал в Китай, а сейчас не знает, разведен он или нет — все-таки прошло почти двадцать лет). И Тони начинает нести всяческий, по обыкновению, неостановимый бред, предлагая Магде заключить с ним брак по китайскому обычаю.

Который и описывает с большим удовольствием.

Свадьба настоящих, традиционных китайцев — не в белой вуали, а вся красная: невеста в красном платье и в красном паланкине переезжает в дом жениха с лицом, закрытым красной вуалью. Губы ее — в красной помаде (тут Магда немедленно начинает смотреться в зеркало и делать самокритичные замечания).

Далее же, со вкусом продолжает Тони, по прибытии в дом девушке положено причитать и называть мужа «волосатым насекомым», «алчным, ленивым, курящим табак псом». (Тони демонстративно зажигает сигаретку и выпускает дым к потолку.)

У дома жениха тем временем устраивают фейерверк с целью распугать к чертям всех злых духов, жених и невеста отвешивают поклоны во все стороны, духам Неба и Земли, Солнца и Луны, стихиям, духам своих предков, государю («не буду кланяться духу президента Хувера или Кулиджа, даже если они сдохнут», уверенно говорит Магда).

Наконец, продолжает Тони, жених и невеста кланяются друг другу. Все. Свадьба как таковая завершена. Пир, впрочем, продолжается два дня, на него приходит вся деревня. Новобрачным при этом дарят деньги, так что все остаются при своих.

Но то — вся деревня, а что касается самих жениха и невесты, то после церемонии распорядитель свадьбы должен ввести в их брачные покои друзей, которые начинают непристойно шутить и петь соответствующие куплеты. Муж должен заплатить им выкуп, иначе они не уйдут. А потом — утром — предъявить свекрови запачканные кровью простыни.

— Тони, черт тебя возьми, тебе не кажется, что последнее жестоко по отношению к бедной девушке? Я уж не спрашиваю, откуда мы возьмем свекровь — может, ты должен будешь предъявить эти простыни Амалии?

Тони резко воздевает палец вверх, в знак того, что его посещает мысль. И предлагает сделать свадьбу чем-то высоко духовным («а физически наши тела и так слиты в нескончаемом экстазе»).

— Слышала ли ты об уникальном обычае — свадьбе духов? — вопрошает он. — Конечно, нет, мой бурундучок, она ведь и в самом Китае считается чем-то немыслимым, об этой церемонии рассказывают шепотом. Потому что проделывают ее волшебники-даосы только, представь себе, в Сингапуре. И туда — я бы сказал, почти сюда — едут китайцы со средствами и без таковых если не со всего Китая (на севере о свадьбе духов и не слышали), то из пары-тройки южных провинций.

Если я поняла Тони правильно, то обычно поженить духов рекомендует местный даос в случае крупных неприятностей. Типа, например, необъяснимой болезни кого-то в семье. Которая происходит оттого, что невеста умерла, не дожив до свадьбы, и теперь дух ее требует любви и насылает болезни на невинных людей. Сына той семьи, которую преследует дух невесты, можно женить на этом духе без особых последствий для его семейного положения — и вообще китаец может брать себе неопределенное число жен, замечает тут Тони, со значением поглядывая на Магду.

Но были и иные ситуации — когда женили двух духов давно умерших людей. Опять же чтобы успокоить их. А еще даосы проводят свой ритуал, когда кому-то в семье является во сне усопший родственник и говорит: хочу жениться на девице Сяо из деревни такой-то. Тут, как я понимала, начиналась долгая история. Сначала надо было найти девицу Сяо — если она, и деревня, вообще существовали. Потом ее требовалось уговорить, и не бесплатно. А чаще всего таким путем семья пополнялась новой родственницей, которую положено было, конечно, кормить, но она при этом делала массу полезной работы по дому. И не выходила никогда замуж — хотя что в этом удивительного, если в Сингапуре и сегодня существует и процветает клан женщин «самсуй», которые работают без устали и также дают обет безбрачия?

А вот о браке между духами двух живых людей, продолжал Тони, и шепотом-то боятся говорить. Это очень тонкое и сложное дело, подвластное только настоящим даосским волшебникам. Считается, что в этом случае, если инициатор — жених, то невеста живет очень, очень долго, и вообще происходит множество отличных штук. Но со всеми и каждым такого не проделывают, а то все было бы слишком просто. «Я давно размышлял насчет того, чтобы отправиться в Сингапур и разобраться в этой истории, — замечал Тони, — но как-то был отвлечен другими делами и сложностями со здоровьем».

После чего эта пара продолжала говорить о любви духовной, и не только, причем без конца, если только их кто-нибудь не прерывал самым невежливым образом.

Пусть я буду когда-нибудь такой, как Магда, но тогда пусть у меня будет мужчина — да нет, давайте скажем это прямо, Элистер Макларен. Я не против, если он станет таким, как Тони — с сединой в волосах, и даже отрастит бородку, будет так же потирать руки, сухо посмеиваться и называть меня своим бурундучком.

Между мной и Элистером — Бенгальский залив, волны цвета крокодиловой шкуры.

Море. Вот теперь я поняла, наконец, все.

Этот город, этот Куала-Лумпур, никогда не станет моим, он не настоящий, он вообще не существует, потому что здесь нет моря. Куала-Лумпур так и будет цепляться за холмы и долину двух рек, этими бессмысленными пятнами красноватой черепицы, и напрасно мечтать о том, чтобы оказаться у берега. Чтобы увидеть море и вздохнуть — мир тогда снова обретет очертания. В этом мире будут деревья блумеа, где над лижущимся прибоем сидят обезьяны среди жестких толстых листьев. И казуарины, с невесомыми мягкими кисточками игл, деревья отдыха на закате.