На первом этапе, чтобы возглавить Германию, Пруссии требовалось создать образ общенемецкого врага и разгромить его. Союзником в этом деле должна была стать Австрия. Прежде чем углубиться в подробности того, как Бисмарк «клеил» лоскутную Германию в единый монолит, стоит вспомнить, что накануне событий в Голштинии, которые стали стартом объединения, его буквально затравили газеты. Какие? Разумеется, либеральные. Бисмарк возбудил десятки исков об оскорблении его чести и достоинства. Но либеральные судьи, даже признавая правоту истца, назначали чисто символические наказания.[222]Правда, знакомая история? Когда Бисмарк делал первые шаги в качестве премьера, буквально все требовали отставки правительства. Но канцлер будто спокойно ожидал своего часа, не боясь за кресло и карьеру. При этом действовал он крайне нагло, так не может поступать даже политик, имеющий поддержку всего общества. В ответ на выпады либералов против правительства он ввел цензуру чрезвычайным решением того самого правительства. Теперь закрыть любую газету можно было просто на основании ее «общей направленности», враждебной существующей государственной системе. В довершение всего против Бисмарка и его политики решительно выступил наследник престола кронпринц Вильгельм. Но король отчего-то держал на посту премьера абсолютно непопулярного Бисмарка, который еще не совершил, между прочим, ни одного из своих великих поступков. Курение во всегерманском парламенте, разумеется, не в счет.

Ожидание Бисмарка было недолгим: 15 ноября 1863 года скончался датский король Фридрих VII, и на престол вступил его наследник Кристиан IX. Вот тут Европа вновь «уткнулась» в старый добрый «голштинский вопрос». Та самая Голштиния, ради которой был убит российский император Петр III и за принадлежностью которой пристально смотрели англичане, вновь становилась поводом для войны.[223]На середину ХIХ века принадлежность Голштинии и Шлезвига была следующей – датский король владел ими на основе личной унии. То есть эти территории подчинялись ему лично, но в состав королевства Датского не входили.[224]Такая ситуация вполне устраивала морскую Великобританию – удобная гавань Киля была «ничья». Именно в это время лорд Пальмерстон сказал знаменитую фразу: «Во всей Европе еще недавно шлезвиг-голштинский вопрос понимали три человека – принц Альберт (муж королевы Виктории), один старый датчанин и я. Но принц Альберт, к несчастью, недавно умер; старый датчанин сидит теперь в доме умалишенных, а я совершенно забыл, в чем там дело».

Часто цитируя эту фразу, историки никогда не задумываются о том, почему один из лучших политиков в истории человечества публично приписал себе амнезию. Дело в том, что Англия готовилась «не заметить» включения Гольштейна в состав образующейся Германии. Получалось, что более 100 лет они препятствуют и шведам, и русским, и датчанам присоединить к себе Голштинию. Держат вопрос все время в подвешенном состоянии и отчего-то «вдруг» меняют свое отношение, позволяя Бисмарку осуществить аннексию. При том что 20 лет назад Англия помешала той же самой Пруссии присоединить тот же самый Гольштейн и сделала все, чтобы ситуация была максимально сложной юридически. В 1848-1849 годах во время войны с Данией, которую вела прусская армия, «великие державы» вмешались, и в 1852 году был подписан так называемый Лондонский протокол. Он зафиксировал статус-кво и запретил Гольштейну и Шлезвигу отдельно друг от друга стать частью датского государства и сохранять свою автономию. В 1855 году Дания попыталась ввести общую для себя и Шлезвига конституцию, но жесткая реакция Германского союза заставила их сдать назад. Немецкие же националисты из обеих автономий, как через 100 лет после них немцы Судетской области Чехословакии, находились в конфронтации с центральным правительством своей страны и смотрели в сторону Берлина. Перед самой смертью король Дании Фридрих VII подписал указ о том, что с нового 1864 года Шлезвиг полностью присоединяется к Дании, а для Гольштейна вводится самостоятельное управление. Его сын, новый датский король, сразу подписал конституцию, в соответствии с которой Шлезвиг становился частью датского королевства.[225]В тот же день наследственные права на герцогство предъявил и один из немецких князей, который ранее получил от датчан отступные за отказ от прав. Конфликт обретал четкую форму.

И тут Бисмарк вновь пошел против течения. Германское общественное мнение с благосклонностью отнеслось к притязаниям немецкого князя Аугустенбурга на престол Гольштейна. Но Бисмарк выступил категорически против – ему ведь нужно было присоединять Гольштейн к Пруссии, а не отдавать его «законному» удельному князьку. Судя по всему, Герсон Блейхрёдер давал своему премьеру очень хорошие советы. Потому что только Бисмарк знал, что сверхдержавы того времени не выступят против Пруссии в этом вопросе, и мог спокойно не оказывать поддержки германскому князю Аугустенбургу. И даже отвечать на убийственные реплики своего собственного прусского короля, который не понимал того, что происходит, а потому негодовал по поводу позиции Бисмарка и спрашивал его: «Разве вы не немец?»[226]

В итоге Австрия и Пруссия предъявили Дании ультиматум, заявив, что следуют букве Лондонского протокола и требуют от нее отказаться от своего намерения. Дания ультиматум отвергла. 1 февраля 1864 года австро-прусские войска пересекли границу и вторглись в Шлезвиг.[227]Датчане вскоре сдались. «Европа безмолвствовала, словно ее и не существовало. Шлезвиг, Гольштейн, Лауэнбург были отторгнуты от Дании Венским трактатом 30 октября 1864 года. Эту игру, которая в конце концов удалась, и не только за счет продуманной тактики, но и за счет изрядной доли везения (отказ в последний момент Англии и Швеции от военной интервенции), сам Бисмарк позднее считал своим самым большим дипломатическим успехом».[228]