Полк повел командир. Заместителем шел Сухих. Я у него был ведомым. При подлете к месту встречи в ясном солнечном небе отлично просматривались впереди идущие группы в окружении истребителей сопровождения. Это напомнило мне тот вылет, когда я еле оторвался от земли и рубил сосны на взлете. Большего количества штурмовиков, одновременно находившихся в воздухе, мне не довелось видеть до конца войны. В районе цели по нам открыли сильный огонь с земли, однако специально выделенные группы штурмовиков быстро подавили его. Отчасти он стих из-за появления истребителей противника. Наши сразу же ввязались в бой с «фоккерами». Мост через речку оказался небольшим, и я подумал: и стоило посылать такое количество самолетов на какой-то мостик?

При подлете к цели было хорошо видно, как в районе моста сериями рвутся фугаски, сброшенные впереди идущими полками. В сплошных разрывах бомб среди султанов поднятой воды ферма моста продолжает стоять как ни в чем не бывало. Ни одного прямого попадания. Подошла и наша очередь ударить по упрямцу. Но что мы можем сделать своими малютками, коль не смогли фугасными? Группами по четыре-шесть самолетов пикируем на цель и обрушиваем на нее град ПТАБов. На выходе из атаки в развороте смотрю на мост. Чуда не произошло. Его ферма как стояла до нашего подхода, так и стоит. Это видела и вся наша группа. Понятно, с каким чувством мы возвращались назад.

О том, что разбить железнодорожный мост не так-то просто, мы знали и убедились в этом на собственном опыте. А тут еще Хромов возмутился, что результат удара всех групп не был сфотографирован летчиком второй эскадрильи А. Смоленцевым. Он сделал для съемки все необходимое, за исключением одного – забыл открыть крышку лючка фотоаппарата. Это стало видно после проявки пленки. Когда об этом доложили командиру, он приказал Смоленцеву одному в сопровождении истребителей лететь на мост и сфотографировать его. В повторном вылете летчик задание выполнил. Снимок показал, что мост не разрушен – стоит в окружении многочисленных воронок.

Вечером из штаба воздушной армии через штаб дивизии поступило предварительное боевое распоряжение: с утра следующего дня быть в готовности к нанесению повторного удара по мосту. Наступило утро: все готово к вылету, ждем команду на взлет. Дивизия молчит. Чтобы подстраховать себя от возможных неожиданностей, Хромов просит подтвердить штаб дивизии об отданном накануне распоряжении и хотя бы ориентировочно указать время вылета. После продолжительного молчания дивизия дала отбой. Вскоре по телефону открытым текстом передали следующее: партизаны сообщили, что мост хоть и стоит, но пропускать поезда по нему немцы не решаются. Он сильно поврежден ПТАБами, поэтому бомбить его еще раз смысла нет. Стало понятно, что мост из строя вывели именно мы.

В конце сентября зачастили дожди, появилась густая дымка, ухудшившая видимость, особенно в прифронтовой зоне, где было много пожаров. Хороших летных дней становилось все меньше и меньше. Войска вели бои за овладение Брянском. Там стояла особенно плотная дымка, затруднявшая ведущим групп выход на цель. Не всем удавалось сделать это сразу. Иным приходилось делать повторные круги для отыскания объекта атаки. В один из таких дней нашей эскадрилье предстояло нанести бомбоштурмовой удар по живой силе и технике противника, двигавшейся по дороге Брянск – Почеп. На задание пошло пять самолетов. Шестой, Портненко, по какой-то причине вернулся назад. Группу повел сам комэск – капитан Сеничкин. Я шел у него левым ведомым. До перелета линии фронта, проходившей по Десне, полет выполнялся строго по маршруту. Брянск находился севернее нас. Вследствие плохой видимости отступавший противник огня по нам почти не вел. С нашей высоты местность просматривалась до полутора километров.

После обхода Брянска Сеничкин начал нервничать. Это было видно по тому, как он начал вертеть головой из стороны в сторону, стал заглядывать в полетную карту и непонятно зачем менять курс. Мы дважды пересекли в разных направлениях дорогу Брянск – Почеп, на которой находилось немало подходящих объектов, и ни по одному из них не отработали. Выскакиваем на дорогу Мглин – Брянск. Движение на ней менее интенсивное, чем на почепской. Проскакиваем Мглин. На одной из дорог, идущих из него, встречаем небольшую колонну автомашин и повозок. Не подавая команды, Сеничкин с горизонтального полета сбрасывает на них бомбы, за ним и мы. После этого мы в следующих заходах обычно вели огонь из пушек и пулеметов. На этот раз Сеничкин штурмовать не стал из-за нехватки топлива, которого осталось только до дома.

На обратном пути дымка усилилась, видимость упала до 500 метров. Правее нас вижу окраину Брянска, проскакиваем Десну. Сеничкин, всматриваясь в карту, по всей вероятности, не заметил, как проскочили Брянск и Десну. Пролетев некоторое время в восточном направлении, пересекли небольшую речушку. Он принял ее за Десну и повел эскадрилью над ней в северо-восточном направлении. Как только мы пошли над этой «десной», я понял, что он потерял ориентировку. Видимо, комэск решил, что находится южнее Брянска и, если идти по Десне, можно выйти на город. Уходя от Брянска в северо-восточном направлении, я засек время, чтобы определить, на какое расстояние мы уйдем от Брянска. Минут через восемь речка, вдоль которой мы летели, превратилась в ручей, а затем и вовсе исчезла. Сеничкин понял, что это не Десна, стал в круг и опять уткнулся в карту.

Летая рядовым, я никогда не пренебрегал советом старых и опытных летчиков: на дядю надейся, а сам не плошай. Поэтому всегда вел не только общую ориентировку, но и детальную. Хорошо зная район полетов, я примерно представлял, где мы сейчас находимся. До своего аэродрома горючего не хватит, особенно у ведомых, так как при полете в строю расход топлива у них всегда больше. Если мы потеряем еще 5–8 минут, то наверняка с сухими баками попадем в Брянский лес. Ближайшим к нам местом, где имелся аэродром, были Сухиничи. Как на него выйти, я знал.

Надо было идти северо-восточным курсом до железной дороги Брянск – Сухиничи и по ней выйти на этот аэродром. После двух кругов Сеничкин решил лететь вдоль речки в обратном направлении. Не желая падать в лес и видя, что остальные пилоты не помогают командиру в восстановлении ориентировки, передаю по радио: «Кто хочет сесть на свой аэродром, пошли со мной». Покачав машину с крыла на крыло, отворачиваю в сторону и наблюдаю за Сеничкиным. Он что-то неразборчиво передает и одновременно грозно машет мне кулаком в форточку. Я на это не реагирую, иду один – за мной никого. Остальные решили не бросать командира и пошли вместе с ним.

Горизонтальная видимость в том районе была не менее трех километров. Пролетев не более минуты, слышу, как стрелок Ипанов передает: «Командир, сбавь скорость, нас нагоняет группа». О том, что мы «блудим», я стрелку не говорил. Но по характеру полета он это понял сам, о чем мне позднее сказал. Я уменьшил скорость, и группа догнала нас. Сеничкин быстро пристроился справа и стал моим ведомым. Через несколько минут полета показалась сожженная дотла Жиздра. Увидев восточнее города небольшую площадку, от группы отвернул Женя Медведев и, не передав ничего по радио, сел на ней на фюзеляж.

Вскоре показались Сухиничи. Вижу на аэродроме пустые капониры и ни одного самолета. Резко отворачиваю и с небольшим попутным ветерком произвожу посадку на колеса. Пока группа делала круг над аэродромом, быстро подрулил к одному из капониров, снял гимнастерку, подбежал к тому месту, где должно быть посадочное «Т», и лег в белой рубашке на землю, обозначая место приземления. Первым у этого знака сел Сеничкин, за ним остальные. Самому комэску немного не повезло: при заруливании он колесом угодил в небольшую щель. Машина при этом не пострадала. Через час с помощью работников авиационной комендатуры, которая еще не покинула аэродром, самолет был вытащен.