– Пан Мариан, господин фон Кирхер мой гость, и я не намерен прибегать к таким мерам. Однако, если не возражаете, Иоганн, вам предстоит переночевать под замком.

– Воля ваша, пан Якуб, хотя скажу прямо – ваше решение обидно для меня. Но, как вы правильно заметили, вы тут хозяин. Надеюсь, завтра абсурдность обвинений пана Одзиевского станет очевидной, и я не стану долее обременять вас своим присутствием.

– Ну что вы, Иоганн, я вовсе не хотел вас обидеть…

– Полно, господин Храповицкий, где моя тюрьма?

Комната, которую мне отвели, находилась на втором этаже, или ярусе, уж не знаю, как правильно назвать эту часть терема, занятого паном Якубом. Довольно маленькое окошко гарантировало, что я не вылезу из него. Тяжелую, на совесть сколоченную дверь также было не выбить. К тому же пан Мариан настоял, что закроет ее на свой замок. «Вот, Ваня, ты и довыделывался», – подумалось мне. Впрочем, не все было потеряно, доказать, что я герцог, Одзиевскому будет непросто. К тому же Казимир должен быть где-то рядом – глядишь, и выручит. Так пытался я успокоить себя, но получалось плохо.

Тем временем шум в доме Храповицкого стал стихать – очевидно, гости, уставшие с дороги, отправились отдыхать. Вслед за ними угомонились и слуги. Я сидел у окошка и бесцельно смотрел во двор. Наконец мое внимание привлекла служанка, вышедшая по какой-то своей надобности. Я сразу не понял почему, но девушка показалась мне знакомой. Но когда я пригляделся внимательнее, в памяти возник познанский замок. И горничная, знаками зовущая меня на встречу с панной Марысей.

– Эйжбета! Эй, Эйжбета! – припомнил я ее имя. – Подойди сюда, милая.

– Ой, откуда пан меня знает? – удивилась горничная.

– Ты не помнишь меня, красавица? Я прежде служил у пана Остророга.

– Нет, а чего вы хотите? – немного кокетливо улыбнулась Эйжбета.

– Ничего плохого, красавица, просто так случилось, что твоя госпожа обронила платок. Я подумал, что не годится ему валяться в грязи, и поднял. А теперь думаю, что нехорошо будет, если кто его увидит у меня. Так уж ты бы отнесла этот платок пани Марысе, а, красавица?

– Ой, а я вас узнала, вы тот самый рейтар…

– Тихо ты, да, это я, только не говори никому, а то беда может выйти. Ты отнеси платок и отдай его госпоже, только непременно сразу. Хорошо?

Странная штука жизнь – с того момента как я покинул Познань, прошло много времени. Я сменил множество одежды, оружия и лошадей, но вот кусочек батиста с вышивкой, подаренный мне панной Марысей после стычки с Печарковским, все еще был со мной. Вытащив платок и завернув в него для веса пару монет, я кинул его в окошко служанке.

– Вот возьми, монеты можешь оставить себе, а платок отнеси хозяйке.

– Да, пан, – сделала девушка книксен и убежала.

Минуты ожидания тянулись мучительно долго, и я наконец перестал ждать. В самом деле, на что я надеялся? Эта высокомерная девушка уже и думать забыла о бедном рейтаре, оказавшем ей услугу, а если и помнит, узнает ли она этот платок? В это время, когда нет ни телевидения, ни интернета, ни других каких развлечений, девушки, чтобы занять себя, целыми днями что-то шьют или вышивают. Любая аристократка в семнадцатом столетии даст фору во владении иголкой и ниткой любой профессиональной швее из будущего. Так что пани Марыся за свою недолгую жизнь успела вышить не одну дюжину подобных платков.

Однако часа через два я услышал скрежетание замка. Потом дверь тихонько отворилась, и передо мной предстала пани Марыся в сопровождении верной Эйжбеты. Увидев ее, я вскочил и поклонился. Она стояла напротив меня, и я, всматриваясь, узнавал и одновременно не узнавал ту гордую панну, какую видел при дворе ее дяди, могущественного познанского воеводы. Черты лица ее стали мягче и женственнее. Взгляд благожелательнее и не отдавал уж так высокомерием, как в нашу первую встречу.

– Это вы, – нарушила она молчание.

– К услугам прекрасной пани, – ответил я.

– Я сразу узнала свой платок и тут же вспомнила человека, которому его подарила.

– Я не смел и надеяться, чтобы сохраниться в вашей памяти, прекрасная пани.

– Оставьте, я вовсе не такая высокомерная и бесчувственная, как обо мне думают, и прекрасно помню, чем вам обязана. Вы нуждаетесь в помощи?

– Увы, как ни стыдно мне прибегать к помощи женщины, вы моя единственная надежда.

– Стыдно – отчего?

– Таковы уж предрассудки нашего времени: рыцарь должен защищать даму, а не наоборот. Но я рад, что мне приходится прибегнуть к вашей помощи, иначе как бы я вас увидел после стольких лет.

– Вы необычный человек, вы умеете быть и храбрым, и изысканным, а также… неназойливым. Это очень редкое качество у мужчин.

– Неназойливым? Пожалуй! Трудно надоесть женщине, которою видишь раз в два года. Как вы прожили эти два года, милая пани? Вы замужем, вы счастливы?

– Вы опять смогли меня удивить: многие знают, что я замужем, почти все уверены, что пан Одзиевский прекрасная партия, но вы первый, кто спросил меня, счастлива ли я.

– Значит, нет. Мне очень жаль, вы достойны счастья.

– Я вам так не сказала.

– Простите, пани, если я невольно обидел вас, я не хотел.

– Нет, вы не обидели меня. Тем более что вы правы, но оставим это, вы сказали, что вам нужна моя помощь?

– Да, мне нужно покинуть этот ставший негостеприимным дом.

– Все уже спят. Мой муж, когда приходит в возбужденное состояние, много пьет, а вы его явно вывели из равновесия. Он не проснется до утра, так что вы можете уйти. Я провожу вас.

– Не стоит, это может повредить вам.

– Не беспокойтесь обо мне, я так многим вам обязана, что это самое малое, что я могу для вас сделать.

– Все же не стоит вам так рисковать. Меня вполне может проводить Эйжбета – на слуг мало обращают внимания, а если ее и запомнят случайно, вы сможете ее защитить.

– Вскоре после вашего отъезда в Померанию до нас дошли слухи, что пропавший сын Сигизмунда Августа принц Иоганн Мекленбургский объявился в Дарлове. И если вы думаете, что я уступлю честь проводить вас какой-то Эйжбете, то вы просто дурак, ваше королевское высочество.

Когда я наконец вышел за ворота, меня встретил вооруженный Казимир с заводными лошадьми. Я не раскрывал ему подробностей, сказал лишь, что мне может угрожать опасность и, возможно, придется бежать. Вскочив в седло, я бросил прощальный взгляд в сторону дома Храповицкого. Мне показалось, что я смутно вижу, как белеет лицо на фоне темных стен терема. Приложив руку поочередно к сердцу и к губам, я тряхнул головой и дал шпоры ни в чем не повинному животному.

Ранним утром из Смоленска выступил большой отряд польского войска во главе с великим гетманом Ходкевичем. Как я уже говорил, задачей его был прорыв в осажденную ополчением Москву для доставки продовольствия гарнизону. Состоял отряд из двух тысяч крылатых гусар, примерно такого же количества литовской панцирной кавалерии и шести тысяч казаков. Было еще немного венгерской пехоты, человек около шестисот. И все это воинство охраняло довольно большое количество возов с провиантом. Везли зерно, сухари, солонину, фураж и немного пороху. В порохе осажденные особого недостатка не имели, но на всякий случай взяли и его. Я испытал массу острых ощущений, пока грузили эти несколько бочонков, но, слава богу, до моего сюрприза не дошли.