Но в то время шокирующий идиотизм Куэйла по поводу «семейных ценностей» допек меня сильнее, чем результаты опроса общественного мнения. Это произошло вскоре после получения от него приглашения на обед в «узком кругу» республиканцев. Как вы помните, приглашение я отклонил. У меня появилась привычка расхаживать по кабинету и бормотать: «Я делал правильные суждения в будущем». Честно говоря, я даже начал сожалеть, что не принял это приглашение и не поехал в Белый дом на обед с Дэном и его друзьями.

Помню также необыкновенно меланхоличную атмосферу за неделю до выборов. В один из вечеров мы с Дженет находились в Нью-Йорке, а в нашем вермонтском доме сработала сигнализация. Полицейский осмотрел дом в поисках злоумышленника, но обнаружил лишь наполовину спущенный воздушный шар. На нем была надпись: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!» Шар, наполненный гелием, хаотично летал по дому. Система слежения приняла его за живое существо и сразу дала сигнал системе отопления, чтобы та повысила температуру. Ну а сигнализация расценила это по-своему. Когда мы вернулись домой, сморщенный шар висел на шее любимой игрушки нашего малыша Эверетта — трехфутовой копии Большой птицы из детской телепрограммы «Улица Сезам». (Телевидение — источник очень и очень многого в американской жизни.) Было ли это знаком? К какому лагерю относилась Большая птица — к демократам или республиканцам? Мне она показалась символом независимого кандидата. («Если бы у вашей дочери было трое претендентов на ее руку, за кого бы из них вы ее отдали? — спросил однажды Росс Перо и сам себе ответил: — Конечно же, за того, кто похож характером на Большую птицу».)

Через пару дней после нашего возвращения из Нью-Йорка меня поднял ранний звонок. Было пять часов утра. Звонил дежурный из службы безопасности. Его насторожило, что тепловой датчик показывает, что температура в нашем доме опустилась ниже нуля. Я ответил, что у нас все в порядке, в доме тепло, а вот система оповещения явно свихнулась. Заснуть после этого звонка у меня не получилось. Я спустился на первый этаж и увидел странную картину: ветром распахнуло входную дверь. Холодные струи дули прямо на датчик температуры. В прихожей было полно сухих листьев. На пороге сидела серая белка и мучительно решала, входить ли ей в дом или ускакать восвояси.

Мне стало совсем кисло. Я включил телевизор. Там шел утренний выпуск новостей. На предвыборной встрече в Мичигане президент Буш назвал Эла Гора «свихнутым», а про связку Клинтон — Гор высказался так: «Моя собака Милли знает о внешней политике больше, чем эти два придурка!» Позже на экране появился «новостной аналитик» (надо понимать, журналист) и начал занудно рассуждать о том, как Буш обозвал Клинтона и Гора «придурками». Весь поток его рассуждений сводился к попытке определить, может ли унизительное слово («придурки») принадлежать к президентскому лексикону. «Президентский» — прилагательное, от которого мы исправно страдаем раз в четыре года. По мне, так все, сказанное президентом, является президентским.

Вдохновляющее утро. А вот запись из моего дневника об утре голосования.

«Просыпаюсь в шесть утра от стука градин ко крыше и по полу открытой террасы. Деревья полностью в ледяном панцире — зрелище довольно мрачное. Возвращаюсь в постель и вдруг слышу несколько глухих ударов по северной стене. Тоже приятного мало. Обычно эти удары означают, что тетерева, летевшие из лесу, на полной скорости врезались в наш дом. А в нем — три этажа и крутая крыша. Птицы, решившие покончить жизнь самоубийством, разбудили нашего малыша.

Мы все уже встали. Я делаю кофе и поглядываю на экран телевизора. Сначала “Олл-ньюс”, затем Си-эн-эн. Мне сообщают, что избирательные участки открылись в семь часов утра. Выпиваю чашку кофе, затем сажусь в машину и еду в начальную школу — голосование проходит там. Мы живем в горной местности: до встречи с асфальтом нужно проехать по двум грунтовым дорогам. В горах идет мокрый снег. В долине — дождь. Там деревья без ледяной корки.

Кабинки для голосования обычно ставят в спортивном зале. Мне сообщают, что избирательный участок откроется лишь в десять часов. Возле школы уже собрались несколько избирателей с упрямо-решительными лицами. Республиканцы. Называя их так, я имею в виду, что это люди состоятельные, принадлежащие к старшему поколению. “Я не могу торчать здесь весь день”,— заявляет один пожилой джентльмен.

Молодая женщина включает конфорки электроплитки, чтобы разогреть гороховый суп и печеную фасоль в томатном соусе. Кофейник уже включен. Длинный стол уставлен тарелками с печеньем и нарезанными кусками пирога. В Вермонте таким угощением сопровождается каждое общественное событие. Я возвращаюсь домой, выпиваю полдюжины чашек кофе. Состояние взвинченное. Единственное, о чем могу думать, — не взять ли грабли и не убрать ли листья. Занятие не из легких, если учесть ледяной ветер. К девяти часам утра слякоть сменяется дождем. Теперь он идет и в горах. Среди листьев натыкаюсь на трех мертвых тетеревов. Их граблями не уберешь. Завязываю мысленный узелок: вернуться за ними с лопатой. Возможно, завтра. Если победит Буш, я непременно уберу мертвых тетеревов. Если Клинтон — я буду не против, чтобы убрать их. Ну а если победит Перо — оставлю мертвых птиц гнить до весны: в случае победы Перо все начнет гнить.

В девять часов утра берусь за рассказ Чехова. Через пять минут обнаруживаю, что уже читал этот рассказ. Включаю канал “Олл-ньюс”. Один из городов в Нью-Гэмпшире проголосовал целиком. Все тридцать семь зарегистрированных избирателей. Голоса распределились следующим образом: за Буша подано двадцать пять голосов, за Перо — десять, за Клинтона — два. Затем показывают короткое интервью с местным обработчиком бюллетеней. Вид у него несколько ошеломленный. Обработчик бюллетеней чем-то похож на киноактера Кристофера Ллойда времен трилогии “Назад в будущее”. “Мы и не думали, что у нас в городе есть сторонники демократов”,— признается он. Мужчина явно обеспокоен, словно два голоса за Клинтона — слишком много.

Я нашел лопату и похоронил в лесу всех мертвых тетеревов. Делая это, я говорил с ними так, словно они были республиканцами. Тетерева, естественно, приняли мою критику… А времени-то уже — четверть одиннадцатого!

Вскакиваю в машину и мчусь в начальную школу. Стоянка переполнена. Сорок пять минут стою в очереди и жду, когда освободится место. Считать ли такой приток избирателей хорошим знаком? Эти люди по горло сыты Джорджем или боятся Билла? В Вермонте набралось двенадцать кандидатов в президенты. О девятерых из них я вообще ничего не слышал. В избирательном бюллетене есть место, куда можно вписать фамилию своего кандидата или даже — свою собственную. Я голосую за всех демократов в списке (даже за мирового судью), кроме Берни Сандерса — социалиста, очень популярного и любимого в Вермонте. Берни входит в партию “Союз свободы” и рассчитывает на второй срок в Палате представителей Конгресса США. В последнюю минуту решаю проголосовать и за Берни, иначе у нас не останется социалистов в палате представителей.

Возвращаюсь домой в возбужденном состоянии. Писать совершенно не могу. Жаль, что уже похоронил всех тетеревов. Глупые птицы! Решаю пойти прогуляться по мокрому лесу, потом отказываюсь от этой идеи. Начался сезон охоты на оленей из лука. Я вовсе не жажду, чтобы какой-нибудь чокнутый охотник пронзил меня стрелой. Думаю, не почитать ли мне тот рассказ Чехова. Спохватываюсь, что забыл, в какой ванной комнате оставил книгу. В нашем доме целых шесть ванных комнат. Я сижу у себя в кабинете, ничего не пишу и смотрю, как по деревьям скачут белки. Если долго наблюдать за ними, обязательно увидишь, как какая-нибудь из белок упадет. Особенно когда ветви обледенели. Я решил дождаться, пока упадут две белки. Это заняло у меня примерно час. Никаких других природных событий в тот день не произошло. Я не увидел ни оленей, ни диких индюшек. Только скачущие белки и три мертвых тетерева. К счастью, из кабинета не видно, где они закопаны.