Однако Наташа молчала, слушала ее очень внимательно, сложив руки под подбородком. Так слушают добрые люди случайного попутчика в ночном купе поезда – молча и деликатно, понимая, что человеку крайне необходимо излить душу. В какой-то момент Маруся вдруг вздохнула сильно и замолчала на полуслове, чувствуя, как сквозь ее словесную торопливость разом прорвалось и оформилось неожиданное для самой себя открытие: сколько же места, оказывается, принадлежит в ее бессознательных откровениях давно забытому Кольке Дворкину… Да что там – места! Получалось, что она только о нем и говорит без умолку! И про первую драку Наташе рассказала, и про армию Колькину, и про то, как ждала его верно. А потом и про суд рассказала, и про то, как послушалась маму да не стала отвечать на Колькины письма из колонии…

– … Вот, видите… – всхлипнув горько и подняв на Наташу мокрые глаза, улыбнулась виновато, – вас укорила в том, что за любимого мужика бороться не стали, а сама-то нисколько не лучше… Взяла и уступила маме, и на письма его отвечать не стала… А теперь еще и ваше место рядом с Никитой заняла, выходит. Кругом я виноватая…

– Ну зачем вы так, Марусь… – ласково погладила ее по руке Наташа. – Ничуть вы моего места не заняли, успокойтесь. Каждому, наверное, судьба сама свое место определяет. Вы успокойтесь, Маруся…

– Ага, сейчас… – последний раз всхлипнув на вдохе, улыбнулась ей Маруся. – Извините, неловко как получилось… Я и не хотела у вас тут реветь вовсе… Не за тем сюда шла…

– Умыться хотите?

– Нет-нет, спасибо, – замотала она головой. – Все, я уже успокоилась…

Вздохнув еще раз, она и впрямь почувствовала, как в груди отпустило. Не ощущалось там больше прежней тоски и душевной гнилой маетности, словно промылось все дочиста. Звонко было на душе, правдиво и честно.

– А если все-таки Никита вас до сих пор любит, Наташа? Что мне тогда делать? Да я и уверена, что он вас любит! А меня – нет. Просто я, как все говорят, комфортная. Он сам так говорил. Вот и ошибся. Может, мы…

– Не надо, Маруся. Не надо ничего, что вы… – устало, но решительно перебила ее Наташа. – И вообще, прекратите себя этим терзать. Живите себе дальше. И ничего не вздумайте в отношении меня предпринимать. Судьба за нас все уже предприняла и распорядилась, кому что дать. Вы извините, что-то устала я… Ночь протряслась в поезде, спина жутко болит… Очень лечь хочется.

– Да-да, конечно… – засуетилась Маруся, торопливо поднимаясь со стула. – Я пойду, извините. Спасибо за чай, Наташа. И за разговор… А можно я потом вам позвоню? Ну… просто так? Узнаю, как вы тут…

– А зачем звонить? Я думаю, не надо вам ничего про меня узнавать… Зачем? Но если вам так хочется, то пожалуйста, звоните, конечно, – устало улыбнулась Наташа, с трудом поднимаясь из-за стола. – Я вас провожать не пойду, вы сами за собой дверь захлопните. Что-то нехорошо мне…

– Ой… А может, скорую вызвать?

– Да нет, что вы! Я посплю немного, и пройдет… Идите, Маруся, всего вам доброго…

Выйдя на улицу, Маруся постояла немного, вдыхая влажный холодный воздух, потом, порывшись в сумке, достала пудреницу, оглядела в зеркальце свое зареванное лицо. И ругнула себя с запозданием: вот же неуклюжая деревня! Заявилась незваной гостьей, еще и разоткровенничалась не в меру. Давно надо было этой Наташе ее прогнать! Бросив с досадой пудреницу обратно в сумку, побрела к остановке автобуса. Время позднее – надо домой ехать…

Однако домой не хотелось. Вот убей как не хотелось возвращаться туда, где встретит ее у порога Ксения Львовна. И саму Ксению Львовну видеть не хотелось. Надо что-то ей говорить, отвечать на ее вопросы… А может, вообще туда не ходить? А куда идти в таком случае? Идти-то некуда… Разве что брести бесцельно вдоль по улице, обходя дождевые лужи да заглядывая в озабоченные лица прохожих. И думать, думать… Хотя то, что происходило у нее внутри, и думами-то вряд ли назовешь. Настоящая внутри у нее образовалась суматоха. Даже мысль вдруг отчаянная промелькнула: поехать на вокзал, купить билет до Кокуя, бросить все это замужество к чертовой матери… А что, можно и так сделать. Позвонить Никите – уезжаю, мол. А ты иди к своей Наташе, и люби ее дальше, и будь с ней счастлив. Если тебе мама твоя, уважаемая Ксения Львовна, это счастье позволит, конечно. Нет, сходить-то он к ней, может, и сходит, а вот насчет дальнейшего счастья – это вопрос спорный. Права Наташа: никогда Ксения Львовна от себя сыночка не отпустит…

От запаха свежеиспеченного хлеба, выплеснувшегося из дверей булочной, голодным спазмом свело желудок. И еще сильнее захотелось домой – мать сейчас, наверное, калач на под бросила… Сглотнув голодную слюну, Маруся огляделась: куда забрела? Место было совершенно незнакомое. Какая-то улица с низкими старыми домами, в окнах желтый свет, звуки телевизионных сериальных голосов из открытых форточек… Надо бы перекусить. Голод, положенный на внутреннее смятение, совсем уж штука опасная. В таком состоянии люди и совершают, наверное, самые серьезные свои ошибки, о которых потом жалеют всю жизнь. О, а вон и супермаркет впереди. Хоть булку с молоком съесть, что ли, присев где-нибудь на скамеечке. Как бомжихе какой…

Вздохнув, она зашла в магазин, побрела с корзиной мимо продуктовых рядов. Но даже вид аппетитно призывных колбасных нарезок и сдобных булочек, аккуратно закатанных в тонкий целлофан, не отвлек ее от грустных мыслей. Их же так просто из головы не выкинешь. Очень уж хотелось их как-то упорядочить в голове, свести в единую логическую таблицу. Чтоб глянуть потом на нее – и все понятно стало. Ох уж эта ее привычка к правильной экономической скрупулезности – все-то ей надо по строчкам да по столбцам разложить! Смешно, ей-богу…

Вот, к примеру, взять хотя бы ее мужа Никиту да эту беременную Наташу. Что мы здесь имеем? А имеем мы те исходные данные, что Наташа любит Никиту, сама в этом давеча призналась. Ну, не призналась, оговорилась – какая разница… Факт фактом остается. А Никита, стало быть, тоже любит Наташу. Наверняка любит. Просто он гордый очень, хоть и впечатлительный, как эта Наташа выразилась. Раз ушла, то и ладно. И развод, значит. Обиделся. Но это же ничего не меняет, раз у них любовь, правда? Ее ж никуда не денешь, любовь-то. Значит, они вдвоем, рядышком должны в одной строке поместиться. Чтобы правильный итог был. Она даже мысленно представила их рядом, и даже неверный показатель меж ними в лице Ксении Львовны поместила. Вот если этот показатель как-то из ряда убрать, то итог точно будет правильный. Без обмана. А только как его уберешь, этот показатель? Он же впился в них цепкими лапками, как налог на добавленную итоговую стоимость… Говоря сухим да экономическим языком, присутствует «в том числе». И никуда от него, стало быть, не денешься. Не вычленишь за просто так Ксению Львовну из этого итога. В другую клеточку не внесешь. Можно, конечно, и вычленить, но что делать – Никита не может, а Наташа не хочет… Слишком уж сложной эта задача получается. А ей тоже этим заниматься вроде как не с руки, потому что она вообще в другой строке находится, если уж следовать этой жестокой параллели-метафоре. В той как раз строке и находится, где Колька Дворкин прописан. Жаль только, что строки такой в таблице вообще нет… Нехорошая эта строка, нормальной человеческой законопослушной жизнью не предусмотренная…