Она открыла шкафчик над вытяжкой, вытащила железную банку из-под какао, открыла крышку и достала ключ от навесного замка, привязанный к красной ленточке. В последний раз бросила на меня долгий взгляд и скомандовала:

– Давай. Пошли.

* * *

Теперь, когда я приближаюсь к мрачной сердцевине своего повествования, я чувствую неуверенность. Все так, как сказала Эльса. Это нельзя описать, это можно только ощутить. И все равно придется описать это как можно лучше теми словами, которые есть у меня в распоряжении. Весь мой творческий путь писателя произведений в жанре ужасов берет начало в двух местах: в шалаше в лесу и в душевой на улице Лунтмакаргатан. Все, что я позднее сочинил, это проекции и искаженные изображения того, с чем я столкнулся в этих двух местах, и теперь с некоторым трепетом берусь за невыполнимую задачу это описать.

Я попробую, и у меня опять не получится, но, надеюсь, в этот раз не получится уже лучше.

* * *

Вслед за Эльсой я спустился по лестнице и вышел во двор. Все это время не отводил глаз от ключа на красной ленточке, который качался в руке у Эльсы. Когда мы шли по пожарной лестнице и прошли мимо моего окна, Эльса махнула головой в его сторону и спросила:

– Как у тебя там?

– Темно.

Больше мы ни о чем не говорили, пока не оказались в прачечной и пока Эльса не зажгла флуоресцентную лампочку в потолке. С известной торжественностью она протянула мне ключ и сказала:

– Вот, пожалуйста. Можешь потом сделать копию. Если захочешь продолжить.

– Что продолжить?

– Общаться. Как было сказано. С самим собой.

Я подошел к душевой и вставил ключ в замочную скважину. Перед тем как открыть дверь, задал вопрос, который должен был задать, как бы трусливо это ни выглядело:

– Это опасно?

Эльса пожала плечами.

– Наверняка может оказаться опасным. Зависит от тебя. – Она села на единственный стул и сказала: – Я подожду здесь. Если хочешь, можешь закрыться.

Я повернул ключ, снял накладки и подвесил открытый замок за дужку. Когда взялся за ручку, Эльса добавила:

– Ты должен дать этому крови. Ты сам решаешь, сколько, но я советую начать с небольшого количества. Внутри есть нож.

– Вы тоже отдаете… кровь?

Эльса закатала рукав блузки. Ее рука была как рука у подростка со склонностью к самоповреждению. Множество свежих и затянувшихся ран покрывало ее морщинистую руку. Перед глазами встала картина семилетней давности. Ребенок в шалаше, который закатал рукав куртки. Кровь. Вжих, вжих. Боль. Эльса слабо улыбнулась и сказала:

– Бесплатно ничего не бывает, а как ты думал?

Я открыл дверь, и в голове быстро промелькнули мысли о СПИДе. Но я был слишком занят тем, что увижу, чтобы позволить им разрастись до размеров страха. Устыдившись, что спросил об опасности, я без колебаний вошел в темное помещение, одним движением закрыл за собой дверь и включил свет.

Помещение по-прежнему освещалось лампочкой без плафона, но она светила ярче, чем раньше. Единственными предметами, которым требовалось освещение, были ванна и табуретка. На табуретке лежало чистое кухонное полотенце и десертный нож. Я сделал шаг вперед и заглянул внутрь ванны.

Оно было тут. Иное. Оттуда, где я стоял, казалось, что ванна наполовину наполнена угольно-черной краской. Это было все. Я посмотрел на трещину в потолке. Оно протиснулось сквозь трещину, оно упало в ванну и теперь лежало там. Вот как. Я переложил полотенце и нож на пол, сел на табурет и стал смотреть на блестящую черную поверхность. Не могу отрицать, что был разочарован. Когда вдоволь насмотрелся на эту ничего не значащую субстанцию, вытянул руку и погрузил в нее кончики пальцев.

Черная субстанция была по консистенции плотнее краски. Рискуя вызвать смех своей ассоциацией, я должен сказать, что она была похожа на лизуна, желеобразную массу в пластиковых банках – в ней можно испачкаться, но она не прилипает к коже. Она прилипчивая и текучая одновременно. Когда я вытащил пальцы, на них не осталось следов того, что было в ванне. Вот оно как. Такое количество лизуна, без сомнения, впечатляло, но не так я себе это представлял.

Взял нож, попробовал лезвие на ногте большого пальца и понял, что нож острый как бритва. Над правой ладонью шел тонкий белый шрам со времен того происшествия в лесу. Я поставил нож вдоль линии шрама, глубоко вдохнул и сделал неглубокий надрез. Когда выступила кровь, понадобилось использовать мысленное насилие против моей боязни заражения, чтобы заставить себя самого опустить окровавленную руку в ванну.

Что-то дотронулось до меня там, в этой темной массе. Когда я рефлекторно дернулся и попробовал вытащить руку, у меня не получилось. Будто бы мою руку держала другая рука, намного более сильная. Но это была не рука, если только не представить себе руку, которая одновременно работала как язык, как мышца, непреклонно обвивающая мою руку и удерживающая меня в мягких, но железных тисках.

От страха у меня сжались внутренности, но голову посетило светлое озарение: я могу творить волшебство. Моя рука, опущенная в эту слизь, была рукой волшебника, которая может менять физическую реальность. Я видел, как моя ладонь сжимает яйцо, а всего через мгновение раскрывается и выпускает взрослую колибри. Речь шла не о видениях, когда перед глазами как будто прокручивается фильм, нет, это происходило на самом деле, и меня переполняло сладостное чувство, что собственными руками я могу творить чудеса.

Все те часы, что я потратил на то, чтобы у меня гладко получалось движение Хань Пинь Чжина, стали просто воспоминанием, когда я одним усилием воли мог заставить монету раствориться в воздухе, парить по нему или увеличиться в размере. Эффекта, который я многие годы пытался имитировать, можно было добиться в реальности, а до этого такая удача мне не выпадала. Не выпадала вообще никогда. Я вообще никогда не был так счастлив вплоть до этого момента. Магия существовала, и я ею владел.

Когда я сконцентрировал внимание, то увидел, что стою на лугу. До горизонта во всех направлениях расстилался зеленый ковер невысокой травы, а над головой возвышался свод ярко-голубого неба. В прошлый раз, когда я здесь очутился, это место казалось блеклым наброском. А теперь оно сияло яркими красками и четкими контурами.

Тут были и другие люди. Размытые двойники моих соседей продолжали оставаться на лугу, и я видел их как вертикальные тени. Поднял руку в знак приветствия, чтобы показать: «А вот и я», но вновь оказался в душевой с вытянутой вперед рукой, держа ладонь в десяти сантиметрах от черной поверхности.

Тело источало блаженство, похожее на затухающий оргазм, которое растворялось в холодном свете лампы. Правая ладонь была чиста, как будто ее протерли спиртом, и только одна капелька крови выступила из пореза. Я не знал, сколько здесь просидел, но мышцы руки болели из-за ее вытянутого положения. Я поднялся с табуретки, ноги не слушались.