– Что?

– Удобрение для бонсаи,[33]– Дэвид смеется.

Джули тоже смеется.

– Господи.

– Страшное палево. Это ж каким кретином надо быть? Удобрение, такие крохотные гранулы… Я их раньше никогда не видел, но они и вправду выглядели как настоящая шмаль… Просто вкус как у земли, и все. Знаешь Иисуса – парня, который банчит в «Восходящем солнце»?

– Кого?

– Иисуса.

– Серьезно? Парня зовут Иисус?

– Да, ты его наверняка видела. Он выглядит как… ну, как Иисус, отсюда и погоняло.

– О, тот тип. – Джули смутно припоминает парня в грязной одежде, с длинными мышиными волосами и бородой, он часто выпивает в «Восходящем солнце». Она и не знала, что он наркодилер. – Да. Ну и что он?

– Иисус купил у Энтони кучу этого палева, но дело в том, что у него дома действительно есть бонсаи, так что он узнал эти самые гранулы. Сказал, что убьет Энтони, поэтому тот уехал. Шарлотта знает Энтони, – добавляет Дэвид.

– Шарлотта всех знает.

– А она ништяк девчонка, а? На днях научила меня в «Восходящем солнце» кое-каким йоговским движениям, чтобы у меня голова болеть перестала.

– Шарлотта не всегда такая была. Люк вчера правильно сказал – она теперь намного хиповей, чем когда жила на нашей улице. Она тогда постоянно ела оладьи «Финдус Криспи» и стреляла из духового ружья в садике за домом. – Джули осознает, что говорит слишком быстро. – Сильно у тебя голова болит?

– Да. И еще тошнит. Всю неделю как-то нехорошо.

– Это как-то связано с…

– Да.

– Черт. – Джули смотрит в стол.

– Вчера я ходил в больницу. У меня какое-то странное осложнение, в котором я ничего не понимаю. Есть какая-то процедура, которую я могу пройти, но для этого мне должно стать совсем плохо. Мне нужен такой специальный аппарат – у нас в стране их всего два или типа того, зато в Америке целая куча. А здесь я могу лишь позволить им удалить мне яйцо и надеяться на лучшее.

– А если бы ты поехал в Америку?

– Может, вылечился бы. Откуда мне знать.

– Это очень дорого?

– Да. Мне это никак не по карману. Впрочем, я оформил паспорт на тот случай, если вдруг выиграю в лотерею, хотя шансов почти нет.

– Господи.

– Да. Но вообще все не так уж плохо. По крайней мере, член мне не отрежут.

Дэвид ловит взгляд Джули, и почему-то оба смеются.

– Людей надо защищать от подобного, – говорит Джули.

– В смысле?

– Ну, столько денег тратится на космические программы, исследования рынка, на то, чтобы все работало эффективнее… А по идее нужно сперва попробовать изобрести бессмертие.

– Попробовать изобрести бессмертие? О чем, мать твою, ты болтаешь?

– Понимаешь, если бы жизнь ценилась дороже всего на свете, нашли бы лекарство от рака вместо того, чтобы посылать людей на Луну. Или выпускали бы машины, которые не быстрее, а безопаснее. И вместо того чтобы изобретать самолет, добились бы сначала стопроцентной безопасности на море. Не знаю. Мне кажется, это дурость – делать машины из такого тонкого-претонкого металла, что в случае катастрофы ты получаешь максимум убытков и максимум увечий. Это же глупо. Почему не делать машины из резины или не окружать их магнитными полями, чтобы они отталкивались друг от друга, или еще что-нибудь?

Дэвид пожимает плечами.

– Люди не так уж сильно рубятся за безопасность.

– И все эти крушения поездов… Я так сержусь, когда про них слышу.

– Да. Это все приватизация, так ведь? Главное – доход, потом уже безопасность. Здесь я с тобой согласен. Однако не уверен насчет резиновых машин. – Дэвид смеется. – Мать твою, да ты просто ненормальная.

– Поезда ужасны, – продолжает Джули. – Не понимаю, зачем им ездить так быстро. Уверена, люди готовы пожертвовать скоростью, лишь бы иметь гарантию, что они доберутся до работы живыми.

– Ты так думаешь?

– Конечно. А ты что, нет?

– Ну, не знаю. – Дэвид прикуривает очередную сигарету и крепко затягивается, держа ее большим и указательным пальцами. – Это не так-то просто, а?

Джули на секунду задумывается.

– Ну хорошо, представь себе две железнодорожные ветки. По одной поезда ходят медленно-медленно. На дорогу отсюда до Лондона уходит, скажем, час, но зато ты определенно знаешь, что доедешь в целости и сохранности. Вероятность выжить – 100 %. И есть еще одна ветка, где поезда быстрее, они довезут тебя туда за полчаса, но вероятность выжить – скажем, всего 96 %. По-моему, все бы выбрали медленный поезд. Уж я-то точно.

Дэвид хохочет.

– Джули. Никому бы это и в голову не пришло. Ты была бы единственной пассажиркой этого поезда.

– Но почему? Не понимаю.

– Люди рискуют на каждом шагу. Они не думают о процентах вероятности выживания. Им просто хочется побыстрее добраться до работы.

– Но почему они не думают о выживании?

– Просто… не думают. Если будешь все время о нем думать… Ну, не знаю. Просто спятишь на хрен, понимаешь? У тебя нет возможности это контролировать. Надо как-то жить с этим, вот и все.

– Почему? Что, если ты не хочешь с этим жить?

Дэвид пожимает плечами:

– Наверное, тогда ты просто никогда не выйдешь на улицу, вообще ничего не сможешь делать. – Его мобильник начинает играть электронную версию «Чувства вины» Эминема и, вибрируя, едет по столу. Дэвид его ловит. – Погоди. Не знаю, кто это может быть. – Он открывает мобильник. – Йоу, – говорит он. – О… все пучком? Как ты узнала мой номер? А? Да, это правда. Джули? Да, она здесь. – Он прикрывает рукой микрофон. – Это Лиэнна, – говорит он Джули. – В «Бургер Кинге», – говорит он в телефон. – Ты хочешь поговорить с Джу… О, ясно. Тогда о'кей. – Дэвид захлопывает мобильник. – Она идет сюда, – говорит он.

В среду утром Люк проснулся с таким чувством, будто забыл что-то важное. Чувство было странное, потому что он ни разу в жизни ничего не забывал. Ему и забывать-то почти нечего. Все его воспоминания собраны в этой комнате. Люк всегда на месте, почти всегда на связи. Он вполне может претендовать на звание самого организованного человека в мире. По крайней мере, мог претендовать, пока не решил выпить пива.

Когда Люку приходит письмо, компьютер динькает. Если кто-то хочет поговорить с Люком по телефону, компьютер тоже динькает. Когда вчера в одиннадцать вечера Вэй пытался дозвониться – как и договаривались, – компьютер промолчал. Люк выключил звук, когда Шантель смотрела веб-сайты, потому что ей не понравилась музыка. Потом он напился и забыл включить его обратно.