– Да, – отвечает Джули.

Дэвид направляется к двери.

– Заметано, – бросает он.

Когда Джули, Шарлотта и Дэвид приходят к Люку, там сидит Шантель. Она вся такая здоровая (Джули не часто описывает людей этим прилагательным, но Шантель буквально светится от здоровья), загорелая и подтянутая. Ее длинные блестящие волосы (цвет – как у шерсти Лабрадора шоколадной масти), заплетены в две косички, сбегающие на грудь. На ней длинная юбка и топик с капюшоном и скейтбордистским логотипом; на полу валяются синие кроссовки с двумя белыми полосками по бокам. Спереди на топике – маленький карман, как сумка у кенгуру, и Шантель сидит, засунув туда руку и свесив с кровати скрещенные ноги. Она потягивает пиво из банки.

Фон создает Люков телевизор, как обычно, включенный, но без звука. Идет то ли «Евротрэш», то ли «Неизвестная Ибица» – Джули не может определить, что именно. Она различает на экране лишь пару увесистых сисек.

– Ты, наверное, Джули, – говорит Шантель.

Джули улыбается.

– А ты, наверное, Шантель.

– Да. Только зови меня Шан.

– Я тащусь от твоей юбки, – сообщает Шарлотта Шантель. – Это же…

– Да, это «Хуч», – соглашается Шантель. – Клевая, правда?

Джули вдруг кажется, будто она снова в школе и подслушивает разговор двух популярных подружек. Она даже не знает, что такое «Хуч», но предполагает, что это название фирмы, производящей одежду для серферов или скейтбордистов.

– А ты как думаешь, Джул? – спрашивает Шарлотта. – Скажи, ведь крутая юбка?

– Э-э, да, – говорит Джули. – Симпатичная.

Дэвид неуклюже здоровается с Люком за руку.

– Все пучком, кореш?

– Это Дэвид, – объясняет Люку Джули.

Люк явно собирается сказать что-нибудь этакое, но Джули качает головой, и он ограничивается простым «привет».

Дэвид обходит всю комнату, высматривая, где бы присесть. Шарлотта расположилась в кресле, а Джули притулилась на стуле у компьютера. В конце концов Дэвид садится на пол рядом с кроватью.

– А где Лиэнна? – спрашивает Шантель.

– У тебя дома, поет «Летние ночи», – объясняет Джули.

– Потому мы и ушли, – добавляет Шарлотта.

– А еще она избегает Люка, – говорит Джули и смотрит на него. – Думаю, твоя тактика сработала. Она в последнее время говорила, что хочет тебя ненавязчиво отбрить. Должно быть, это все твой «Пинк Флойд».

Шарлотта хохочет.

– О мой бог. Мне до сих пор не верится, что ты делал с ней это самое. – Она принимается скручивать сигарету.

– Шан увлекается серфингом, – говорит Люк, быстро меняя тему.

– Люк всегда мечтал заняться серфингом, – объясняет Джули Дэвиду. – Куда ты ездишь серфинговать? – спрашивает она у Шантель.

– Мои кореша ездят в Корнуолл, – говорит Дэвид.

– На самом деле я ни разу не серфинговала, – вздыхает Шантель. – Я хочу, но…

– Как, совсем ни разу? – удивляется Шарлотта. – Тогда откуда ты знаешь, что это твое?

– Просто знаю. Это просто чувство, ну, типа… Не хочу показаться выпендрежницей, но вам ведь знакомо ощущение, что вы рождены чем-то заниматься? Я раньше никогда не могла себе позволить съездить к океану, а теперь могу, но боюсь. Это ведь такое мужское занятие, и вообще. Мне просто нужно найти кого-нибудь, кто б со мной съездил. Это случится. Мне только девятнадцать.

– По-моему, серфингу очень трудно научиться, разве нет? – спрашивает Шарлотта.

Шантель пожимает плечами:

– Не-а. Ведь я рождена им заниматься. – Она улыбается. – В общем, я прочла все журналы о серфинге. Чего тут трудного?

Дэвид смеется.

– Правильная позиция, – говорит он.

Музыка заканчивается, и Джули встает, чтобы поставить новый диск.

– Ну, так что с тобой произошло? – спрашивает Люк у Шарлотты.

Она прикуривает свою самокрутку.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты превратилась в хиппушку.

– Иди к черту. Не превратилась я ни в кого.

– Ты куришь самокрутки.

– Ага, – говорит Джули. – И занимаешься йогой.

– Йога – это круто. Не трогайте мою йогу.

– Какой йогой? – спрашивает Шантель.

Шарлотта снова прикуривает самокрутку.

– Аюрведической.

Шантель кивает.

– Круто, – говорит она.

– Аюр… как дальше? – спрашивает Дэвид.

– Аюрведа, – повторяет Шарлотта. – Индийская медицина.

– Что входит в аюрведу? – интересуется Джули. – Это просто йога или целый комплекс, типа, и сознание, и тело?

Шарлотта садится по-турецки.

– Это комплекс.

– Это не та йога, в которой «доши»? – говорит Шантель.

– Верно. Каждый человек рождается с определенной конституцией, и ее называют «доша». Есть три «доши»: «вата», «питта» и «капха». Для каждой есть особая диета, которая ее уравновешивает, и особые формы йоги, которые полезнее, чем другие.

– Я, очевидно, «питта», – говорит Шантель. – Горячая, прыткая и полная духа соперничества.

– А ты кто? – спрашивает Люк у Шарлотты.

– «Вата», – отвечает она. – Маленькая, холодная и невротичная. Ты чего смеешься?

– Откуда ты про все это знаешь? – спрашивает Дэвид у Шантель.

– Моя мама этим занималась, – объясняет Шантель. – Она всеми этими штуками занималась.

– И до сих пор занимается? – спрашивает Шарлотта.

– Нет. Это у нее была очередная мания.

– А у тебя, значит, все всерьез? – спрашивает Джули у Шарлотты.

– Да. Впрочем, не такое уж это и важное дело. В смысле, может, я и правда долбанная вегетарианка-пацифистка, обедаю рисовым пудингом и никогда не ем и не пью холодного, но так хорошо я давно себя не чувствовала.

– Рисовый пудинг? – удивляется Люк. – Почему?

– Моя «вата» не сбалансирована, – объясняет Шарлотта. – Я должна есть теплую пищу.

– Ненавижу все это нью-эйджевское дерьмо, – замечает Дэвид.

– На самом деле это не нью-эйдж, – говорит Шарлотта. – Ну в смысле последователи нью-эйджа тоже занимаются аюрведой, но я, ну, не совсем такая.

– Знаешь, чего я не понимаю во всей этой нью-эйджевской замутке? – спрашивает Шантель.

– Чего? – говорит Шарлотта.

– Ну, я не имею в виду тебя, Шарлотта, – то, чем ты занимаешься, действительно клево, и аюрведа – взаправду стоящая штука, но все эти люди – я имею в виду последователей нью-эйджа, – раз уж они открыли способы продления жизни, избавления от рака, детоксикации организма и так далее, в общем, они должны, по идее, стать хоть чуточку счастливее, разве нет? Должны все время ходить с довольным видом, улыбаться до ушей, смеяться, петь и шутки шутить – но ведь ничего подобного. Они все время какие-то страшно подавленные и больные, и волосы у них тонкие и свалявшиеся, кожа – серая, и они никогда не улыбаются и не смеются, и… Кому это надо – так жить? Я заплатила за то, чтобы моя мама попала в один из этих нью-эйджевских трейлерных поселков, и она превратилась в настоящее страшилище. Дурной запах изо рта, плохие волосы, невозможная пища…