Кое-что из этого Валлоттон странным образом (а может, не таким уж и странным) предвидел в своих картинах, созданных непосредственно перед женитьбой. Это была серия, написанная между 1897 и 1899 годом, известная как "Intimités" ("Сокровенное"), к которой как раз принадлежит "Ложь". Это расцвет его набидовского периода: противопоставление локальных пятен, насыщенные контрастирующие цвета, интерьерные сцены, как правило, сумрачное освещение. Но если для Вюйара и Боннара цвет и цветовая гармония были превыше всего и обитатели их домашнего пространства — скорее сочетание форм, чем живые люди, то Валлоттону всегда были интересны отношения между людьми, которых он изображал. Его фигуры живут своей жизнью за пределами изображающей их картины, они рассказывают историю (и одновременно умалчивают о ней). "Ожидание" изображает мужчину в коричневом костюме: наполовину укрывшись за тяжелой коричневой шторой, он морщится, пытаясь разглядеть что-то сквозь тюль, — предположительно, ждет прихода женщины; что это — робкая надежда или засада хищника? На картине "Визит" другой мужчина (или, быть может, все тот же) встречает в прихожей женщину, одетую в фиолетовое пальто, и силовые линии картины неизбежно притягивают взгляд зрителя к открытой двери спальни на заднем плане слева: но кто из них проявляет инициативу? "Интерьер, красное кресло и фигуры" показывает любовников после ссоры: женщина сидит, подперев подбородок рукой, а мужчина стоит рядом, и его тень падает на ее юбку, как зловещее сексуальное пятно. На других картинах парочка льнет друг к другу, обнимается в полумраке. Даже предметы мебели кажутся их соучастниками. В этих картинах чувствуется беспокойство, тревога, конфликт. Это загадочное повествование о сексуальной жизни: редко можно понять, кто из двоих доминирует, кто платит, какой монетой. Их называют "яростными интерьерами", что может быть несколько чересчур; но это, безусловно, изображение глубокого эмоционального диссонанса. Примерно в это же время Валлоттон делает серию из десяти гравюр, тоже известных как "Intimités" ("Сокровенное"), хотя только один сюжет повторяется там буквально — тот же, что во "Лжи". Гравюры представляют собой более сатирически заостренные — и более прямолинейные — изображения эмоциональной войны. "Триумф" показывает, как безжалостная женщина доводит мужчину до слез; "Собираются в гости" — отчаянно скучающего мужчину, ждущего, пока его жена почистит перышки; "Крайняя мера" — спор за обеденным столом: жена стоит, повернувшись спиной, спрятав лицо в салфетку, мужчина виновато встает, чтобы ее успокоить. Самая выразительная гравюра, "Деньги", изображает парочку, стоящую на балконе у левого края картины; мужчина, одетый в черное, что-то показывает женщине, одетой в белое. Она не может видеть того, что видим мы: позади мужчины черная масса, занимающая две трети картины, захватывающая и поглощающая его тело, так что из черноты высовывается только его левая рука. Это, понимаем мы, деньги, надвигающиеся на пару и их отношения. Все это было вырезано на дереве прямо перед тем, как Валлоттон женился на своей "очень богатой" вдове.

Феликс Валлоттон. Деньги. 1898. Фото: akg-images.

В этих гравюрах, может быть, лучше всего выразилась его игривость, остроумие и острый сардонический взгляд на Париж эпохи fin-de-siècle. Все гравюры контрастные, черно-белые, небольшого размера (обычно семнадцать на двадцать два сантиметра). Однако внутри гравюры он умеет передать тонкие различия материалов и, несмотря на малый размер, изобразить динамичную многолюдную сцену. Демонстранты разбегаются от полицейских; повсюду вздымаются зонтики в попытках укрыться от дождя и ветра, грубые жандармы набрасываются на худого поэтичного анархиста. Этот повествовательный элемент напоминает нам еще об одном обстоятельстве: Валлоттон принадлежал к редкому типу художников, имеющих литературные амбиции. Как многие художники, он вел дневник. Но он также был художественным критиком, написал восемь пьес, две из которых короткое время шли на сцене, и три романа, ни один из которых при его жизни не нашел издателя. Лучший из них, "La Vie meurtrière" ("Смертоносная жизнь"), относится к "яростным интерьерам", более кровавым, чем "Сокровенное", — это история в духе Эдгара По: юрист, впоследствии ставший критиком, с детства знает, что его присутствие несет смерть окружающим. Он стоит рядом, когда его друг падает в реку, когда гравер втыкает в себя резец и умирает от отравления медью, когда натурщица художника падает на печь и получает смертельные ожоги. Виноват ли он в том, что происходит, или эти события не зависят от его воли? Стал ли он жертвой тайного проклятия, и если да, то как ему избежать новых смертей? Повествование Валлоттона — еще одна хорошо организованная загадка.

Он был слишком здравомыслящим человеком, чтобы считать себя жертвой тайного проклятия, но то спасение, которое, как ему казалось, он нашел в Габриэль — в жизни, посвященной живописи, супружескому взаимопониманию и выращиванию детей, — не сработало. "Ужин при свете лампы" (1899) показывает нам затылок (несомненно, швейцарский) за обеденным столом; справа Габриэль в розовом платье смотрит на своего старшего сына Жака, который задумчиво жует фрукты, а маленькая девочка не сводит широко открытых глаз с самозванца напротив. Фактура и гармонии цвета отступают здесь на второй план, выпуская на первый цветовые контрасты и психологическое противостояние. И это предсказание. Отношения Валлоттона с пасынками быстро испортились — "их непредсказуемость его пугала", сказал один из очевидцев, и письма художника усыпаны жалобами. "Все было бы хорошо, если бы Жак не был таким гадким". Он называет Жака и его брата "настоящими кретинами" (Стайн упоминала "буйство его пасынков"). Но главным центром (взаимного) антагонизма всегда оставалась падчерица. "Маделина демонстрирует и навязывает всем свое самомнение, свою тупость и деспотизм". "Она танцует танго, наводняет дом случайными знакомыми, все критикует". "Она целыми днями полирует ногти и словно свысока смотрит на страдания окружающих". Когда-то, в 1897 году, художник Филипп Шарль Блаш, поддразнивая Валлоттона, назвал его в письме "Monsieur le Mélancholique", и теперь скрытая меланхолия его характера стала всплывать на поверхность. Он также был "сверхчувствителен и скуповат" — не самые удачные качества для отчима. Габриэль, разрываясь между эмоциональной лояльностью к мужу и к детям, часто находила убежище в болезни. В ранних письмах он часто обращается к ней "ma bonne Gab" ("моя милая Габ") — но вскоре обращение меняется на "ma pauvre Gab" ("моя бедная Габ") — и таким остается навсегда. В 1911 году Феликс признается брату Полю, что пребывает в "постоянной тоске": "Мне не с кем поговорить, и бездумность окружающих, которые живут только для немедленного удовлетворения своих аппетитов, кажется мне удушающей". В 1918 году он пишет в своем дневнике: "В чем так провинился мужчина, что вечно должен подчиняться этому ужасному "спутнику", именуемому "женщина"?" Кажется, "Ложь" обернулась правдой. Он выражает ужас от "своей фальшивой жизни, на полях жизни реальной, которую я терплю уже двадцать лет и от которой страдаю так же жестоко, как в первый день". Если Вюйар мог с удовлетворением сказать о себе: "Я всегда был только наблюдателем", Валлоттон жалуется: "Всю свою жизнь я смотрел на жизнь из окошка, но не жил сам".