Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От кофе захотелось пить. Кере выпил большой стакан воды, затем машинально закурил. Он даже не сможет защищаться. Для Элен он стал… Ах нет, даже подумать об этом и то страшно. Что же делать? Подождать у выхода магазина, в котором находится ее парикмахерский салон, а потом, словно попрошайка, пойти за ней следом по улице, умоляя выслушать его. Все восстает в его душе против такого решения. Да что это в самом деле! Я же все-таки не преступник! Лишь дураки, которые…
Заря вырисовывает прямоугольник окна. Непременно должен существовать какой-нибудь выход. По крайней мере, попытаться всегда можно… Кере достает бумагу из ящика, сдвигает в сторону чашки, кофейник, пачку печенья и начинает писать:
«Мой дорогой друг!
Со мной случилось нечто чудовищное. И нет сил оправдываться. Вот какие два письма я нашел у себя дома. То, чего так долго боялся, произошло. Вы бы-ли правы. С моей стороны было форменным безумием не рассказать обо всем Элен, а теперь она ушла. Но еще остается слабая надежда. Я скоро увижусь с Эрве, мне надо передать ему отчет о поездке. А тот прекрасно знает, где можно отыскать его старого друга, Ронана де Гера, а значит, поможет мне встретиться с ним. Я тотчас сообщу вам об этом. А когда дела немного наладятся, будьте так любезны, напишите Элен, она искренне вас уважает. Если вы объясните ей, что я невиновен, что многие священники в настоящее время приходят к тяжелейшему пересмотру основ веры и причины тому вполне достойные, она, быть может, вам поверит. И заверьте ее, что не сохранили бы дружеских отношений со мной, если бы считали меня способным выдать тайну исповеди. Это самое главное! Страшная, а еще более — глупая история, но как, скажите, проявляется в ней воля Провидения?
Спасибо. Искренне ваш
Жан Мари».
Ронан ждет Эрве. Потягивает мятную настойку и смотрит на игроков в бильярд. Эрве не объяснил, зачем он назначил ему свидание в кафе „Фавор“. Всего лишь несколько слов: „Буду в „Фаворе“ в 11 часов. Нам необходимо поговорить“. Разумеется, речь пойдет о Кере. Письмо наверняка наделало шума.
Ронан заметил „порше“, протиснувшийся между автобусом и тротуаром.
Ему не терпится узнать, что же все-таки произошло. В принципе, если женщина не половая тряпка, в воздухе должно запахнуть разводом. Через минуту-другую в зал вошел Эрве, поискал друга глазами и, увидев его, поднял руку. Сегодня, видимо по случаю яркого солнца, он был одет в очень светлый костюм с голубым галстуком. Ничего не скажешь, одет Эрве всегда с иголочки!
— Привет! Что с тобой стряслось?
— А с тобой что? — Эрве усаживается на лавку. И сразу переходит в нападение: — Кере прислал мне записку. Жена его бросила. Послушай! Не делай удивленные глаза. Тебе отлично известно, о чем идет речь. Ты ей написал.
— Точно.
— Ты сказал ей, что Кере был нашим священником, что он тебя выдал, одним словом — все.
— Точно.
— Отправляя ей письмо, ты догадывался, чем это может кончиться?
— Естественно.
— И что, доволен?
— Нет.
— А чего тебе еще надо?
— Его шкуру.
— Ты серьезно?
— Абсолютно серьезно.
— Ты что, в тюрьме не насиделся?
— Это тебя не касается.
Официант приносит Эрве бокал, наполненный красивой изумрудной жидкостью со льдом.
— Вот оно выходит что, — говорит Эрве после небольшого молчания. — Все-таки обвел вокруг пальца!
— Надеюсь, ты меня вызывал сюда не для того, чтобы читать нотации? Подожди! Не отвечай! Я сам обо всем догадаюсь. Тебе бы хотелось выйти незаметно из игры, на цыпочках, поскольку ситуация осложнилась.
Эрве пожимает плечами.
— Если бы я знал раньше…
— Ты бы меня сразу бросил, — заканчивает за него Ронан. — Как и раньше в суде.
— Но боже ты мой! Долго ты еще собираешься ворошить прошлое?
— Какое прошлое? На меня только что донесли в полицию. И я только что потерял Катрин. Прошлого нет, его не существует! Вали отсюда! Ты мне больше не нужен. Пришел уговаривать меня пойти с ним на мировую? Так ведь? Сожалею, но ничем помочь не могу.
— Идиотизм. Ты болен.
— Согласен. Я идиот, но я его пристукну. Можешь предупредить его об этом.
— С тобой невозможно разговаривать.
— Тогда убирайся отсюда!
— Старик, мне тебя жаль!
Эрве встает, роется в кармане и, достав деньги, бросает на стол. Но Ронан небрежно ребром ладони отодвигает их. И шепчет:
— Платить буду я. Мне не привыкать!
«Дорогой друг!
Вчера я долго беседовал с Эрве Ле Дюнфом. Он попытался переговорить с Ронаном. Но безуспешно. Более того, этот Ронан, похоже, намеревается меня убить. Все это настолько нелепо, что невольно задаюсь вопросом, уж не сплю ли я. Бедняга Ронан твердо убежден, будто это я его выдал. И что самое удивительное, Эрве, оказывается, думал точно так же.
— Но сами посудите, — оправдывается он, — поставьте себя на мое место. Никто не мог знать, кто убил комиссара Барбье. Совершенно никто. Кроме вас, разумеется, поскольку Ронан рассказал вам об этом на исповеди. Когда его арестовали, я сразу задал себе вопрос: кто донес? Никто из наших, в этом я очень скоро убедился. Кто же? И Ронан открыл мне глаза в тот день, когда я навестил его в тюрьме. Вы и только вы могли это сделать.
— Но я же священник!
— Но вы недолго им оставались.
— Значит, плохой священник. Так и скажите!
Он явно растерялся, бедняга. А я настолько разволновался, что даже позабыл про свои горести.
— Но ведь вы хорошо меня знали!
— Да. И поэтому сомневался. Иногда думал — Ронан прав, но бывали дни, когда я не менее твердо был уверен — нет, ошибается. И тогда я решил поставить крест на этой истории. К тому же у меня появились другие заботы.
— А когда мы с вами случайно встретились в метро? — продолжал допытываться я. — Почему, раз такое дело, вы не постарались избежать встречи со мной?
— Почему? Прошло достаточно много времени, я успел измениться. И вы тоже!
Прозвучало не слишком убедительно. Он явно что-то недоговаривал, но мне не хотелось, чтобы он понял, что я это почувствовал. И потом, есть люди, которые с годами готовы все простить. Я, признаться, другой закалки. И Ронан тоже!
Придется сократить наш дальнейший разговор, ибо Эрве даже не сразу понял, о чем я говорил.
— Даю вам слово, — сказал я наконец, — что никогда не причинял никакого вреда Ронану. Тут, вероятно, произошло нелепое совпадение. Не припомню точно чисел, но, скорее всего, я покинул Рен примерно в те же дни, когда схватили Ронана. Но я совершенно непричастен к его аресту.