– Мой достойный супруг искал меня, отче. Подлый дядюшка Нифонт обманом спровадил меня в Орду, дабы узурпировать княжеский стол моих предков. Год назад и я, и мой муж были татарскими рабами, а Нифонт торжествовал, называясь во всех грамотах князем Заозерским. Но мой достойный супруг все же смог меня найти… И где спустя месяц был подлый Нифонтишка, а кто стал заозерским князем?

– Ты так легко, без стеснения рассказываешь о своем рабстве, дщерь княжеская… – удивился архиепископ.

– Если кто-то сомневается в моей девичьей чести и в чистоте рода князей Заозерских, который я скоро продолжу, то пять тысяч преданных мечей, что состоят под рукой моего мужа, всегда готовы продолжить беседу, – сверкнул холодной сталью взгляд княгини, и пастырь поспешил сменить тему:

– К сожалению, дорогое дитя, вече изгнало твоего мужа из Новгорода. Если он вернется, его ждет темница и суд, а все его имущество будет конфисковано, – развел руками архиепископ.

– Победителей не судят, отче. – Елена уже не мяла жалобно свой платок, а небрежно им поигрывала, чтобы занять руки. – Когда князь Заозерский вернется с богатой добычей, оставшиеся здесь воины будут очень, очень сильно разочарованы в том, что не смогут принять участие в дележе серебра. Не думаю, что у них появится желание вступить в кровавую сечу с преданными атаману ватажниками ради его пленения и пополнения городской казны. Скорее им захочется найти зачинщика приговора, оставившего их без достойного воеводы и с пустыми карманами.

– Такова была воля народная! – забеспокоился архиепископ. – По обычаям Господина Великого Новгорода все обитатели нашего города чтят решение веча и безропотно исполняют его. И купечество, и бояре, и даже я, верный слуга церкви и Господа нашего Иисуса Христа.

– Но ведь кто-то же крикнул «Долой!», святой отец? – Княгиня запихала платок в рукав. – Я очень старалась вызнать, что это был за проходимец, но никто его и в глаза не видывал. Люд уличный, как ты сам ведаешь, по зову мужа моего хоть сейчас готов за дреколье взяться. Бояре уверяют, что на вече по случайности не попали, ибо на службе церковной слишком далеко оказались. Новый храм Прокопия на Подоле срубили, и он как раз в тот час освящался. Купцы новгородские сказывают, что преданы мужу моему всей душой, единодушно предлагая бескорыстную помощь во всех его начинаниях, и уверяют, что в повышении пошлин для новгородских стругов на Кубенском волоке, что идет возле моего княжества, нет никакой необходимости. И кто мысль сию с изгнанием подал, так никто и не ведает…

– Вот продаж… – Архиепископ, вскочив, едва не высказал вслух свое мнение о подлых торгашах, готовых ради мошны предать собственную мать, но вовремя сдержался. – Я возмущен! Не иначе это были происки свейские! Войны с Новгородом король Эрик опасается, вот лазутчиков и прислал на вече за него покричать. Как же народ наш на уловку сию поддался, не понимаю?

– Все это дела светские, отче, – улыбнулась княгине. – Тебе, служителю Божьему, беспокоиться о них ни к чему. Изменщика мы найдем. Найдем и накажем. Меня же, как я сказывала, духовное смятение князя Заозерского тревожит. Как ты, мыслю, знаешь, подлый Нифонтик от гнева нашего под юбку Софьи Витовтовны спрятался, княгини великой. Посему обратиться к митрополиту Киприану за ниспосланием духовника, достойного для мужа моего, мне невмочно. Не о Боге Киприан печется в служении своем, а о защите интересов московских. Нам же мирские его интересы чужды. Найти желаю духовника, от Церкви киприановской независимого, чистого помыслами и верой своей. Дабы князя Егора Заозерского в помыслах его наставлял, а храмы и общины в землях, от нехристей освобожденных, под свою опеку брал. Что до окриков киприановских, то меч мужа моего оградит духовника от любых попреков московских, за то я ручаюсь точно.

Архиепископ Симеон, пройдя мимо посетительницы, остановился у распахнутого на двор новгородского кремля окна. Он был неглуп, многоопытен и богат прожитыми летами. Он отлично понимал, что его покупают. Весьма прямолинейно и даже с некоторой вульгарностью. Однако цена предложенная была высока: избавление от опеки московского патриархата, а также расширение владений его епархии из нынешних границ Новгородской республики и до тех пределов, куда только сможет дотянуться меч заозерского князя. Плюс, конечно же, богатые вклады победителя в монастыри и церкви епархии. Большая добыча – большие вклады.

С одной стороны, отец Симеон не был так уж уверен в великих воинских талантах заезжего ватажника. С другой – а чем он рисковал? Ну, провалятся походы князя Заозерского, заловят его рати иноземные и посадят на кол на потеху тамошней публике, что тогда? Архиепископ останется с тем, что у него есть, да плюс дары щедрые от сгинувшего ватажника. Если ушкуйник-князь продержится хоть несколько лет, славу свою победами поддерживая, – приобретения новгородской Церкви окажутся поистине огромны. К тому же излишне деятельная баба духовника мужу все едино найдет, тут можно не сомневаться. И если ватажник окажется успешен и славен… Вот только влиятельного конкурента в собственной епархии Симеону и не хватает!

– Разделяю твои тревоги и чаяния, возлюбленная дочь моя, – повернулся к гостье архиепископ, оглаживая тяжелое нагрудное распятие, – и готов помочь всеми силами. Но нелегко так, сразу, назвать самых достойных из служителей божиих, посвятивших себя имени Христову. Мне нужно поразмыслить над твоей просьбой. Пока же, по возвращении из похода, присылай мужа своего ко мне. Я приму его причастие и найду путь для успокоения духовных терзаний. Сердце и двери мои открыты для каждого. Бог есть любовь, и даже грозное вече не способно запретить мне любить ближнего своего, кем бы он ни был.

Никифора Ратибора она застала дома. Заслышав о приходе княгини, хозяин пригласил ее в залу, к столу, где с семьей заканчивал обед севрюжьей ушицей.

– Прошу отведать чем Бог послал, гостья дорогая, – широко развел руки хлебосольный купец. – Гость такой знатный – честь для нашего дома. Уж не побрезгуй!

– Никифор, ты чего? – осадила слегка хмельного супруга Филона, такая же розовощекая и плечистая, как и он сам. Кокошник на купчихе был покрыт жемчугами, сарафан крашен пурпуром, персты сияли самоцветами, и ничем себя ниже княгини она не считала.

– Благодарствую, я сыта, – покачала головой Елена, досадуя, что зашла так не вовремя. Сесть за стол ниже любого из присутствующих она не могла по знатности, а место во главе было занято. Стоять же перед простолюдинами ей тоже было не с руки.

– Мыслю, пугать меня ты пришла? – поинтересовался купец. – Скажешь, весь торг мой поломать можешь? Наслышан я, с какими разговорами ты по Новгороду расхаживаешь.

– Поломать не поломаю, но испортить смогу изрядно… Не стану мешать вашему застолью… – Елена направилась к двери, спасаясь из неприятного положения.

– Постой, княгиня, не торопись! – Промокнув губы и обтерев усы с бородой белой тряпицей, Никифор поднялся, поспешил следом. – Не покидай дом мой так быстро, дай хоть слово молвить!

– Что за слово? – развернулась уже в коридоре Елена. Здесь, в проходе, стоять напротив стоящего, а не сидящего купца ее гордость уже позволяла.