– Прости, Мэгги, но предполагается, что ты всего лишь мой ассистент. Хотя мне самой не помешала бы пара стаканчиков. И штук двадцать суперкрепких сигарет без фильтра.

Она нервно забарабанила ногтями по столу в диком ритме расшатанной нервной системы. Я взяла ее руки в свои. Эмили посмотрела на меня с удивлением.

– Все будет хорошо, – сказала я, притворяясь, что держу ее руки в знак утешения.

– Спасибо, – ответила Эмили, высвобождаясь и снова начиная барабанить по скатерти. – О, слава богу, вот и Дэвид!

Воистину, слава богу.

Она указала на аккуратно подстриженного молодого парня, который выглядел приветливым и уверенным в себе. Значит, он скорее всего невротик, у которого никогда не было серьезных отношений и который по пять часов в неделю проводит на сеансах у врача. Мне говорили, это в духе Голливуда. Он помахал нам и широко улыбнулся, очень широко. Наш столик был недалеко от входа, но пока он добрался до него, прошло минут десять, поскольку он то и дело останавливался у других столиков, пожимал руки, выдавая любезности.

Наконец он приблизился к нам. Взял мою ладонь двумя руками и заглянул мне в глаза:

– Я так счастлив познакомиться с тобой, Мэгги.

Улыбаясь, он уселся за столик и продемонстрировал, что он в «Клаб-Хаузе» свой человек, даже не взглянув в меню.

– Салат «Кобба», только без авокадо, заправку подайте отдельно, – быстро сориентировал он официанта.

Потом Дэвид стал с энтузиазмом делиться сплетнями и интересными фактами из жизни других посетителей ресторана. Он был как бы нашим экскурсоводом.

– Как ты знаешь, структура власти в этом городе меняется каждое утро понедельника, – сказал он мне.

– В зависимости от кассовых сборов за первый уикенд, – пояснила Эмили.

– В точку! Видишь того мужика с подтяжками. Элмор Шинто. С сегодняшнего утра его карьера окончена. Он был исполнительным продюсером «Лунного камня». Проект стоил девяносто миллионов долларов. Общественное мнение считало его провальным. Они переснимали концовку четыре раза. В эти выходные фильм вышел на экраны и… Полный провал. У студии будут огромные убытки.

Мне страшно захотелось посмотреть на этого Элмора, потому что интересно взглянуть на человека, который на публике появляется в подтяжках, как герой «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Но к своему разочарованию, я вспомнила, что «подтяжками» американцы называют зубные скобки. Элмор болтал и смеялся и вовсе не выглядел человеком, чья карьера погублена навсегда.

– Здесь всегда так, – заметила Эмили. – Всегда храбришься… Пока тебя не найдут в уголке раскачивающимся из стороны в сторону на последней стадии психоза от передозы кокаина… Вот отвезут тебя в психушку, – добавила она с улыбкой, – тогда уж и прятать будет нечего.

– Да уж, – сказал Дэвид, хотя и не очень уверенно, а потом вновь начал увлеченно делиться слухами из мира кинобизнеса: —…спас кинокомпанию от слияния… вернул на место первого продюсера… сразу три картины… сценарий отложили в долгий ящик… десять лет не давали зеленый свет…

Он продолжал сыпать комментариями, пока мы с невероятной скоростью поглощали пищу. Ни тебе первого, и уж точно никаких десертов.

С тех пор как я приехала в Лос-Анджелес, мне ни разу не предлагали после обеда ничего, кроме чашки кофе. Подозреваю, что если бы я возжелала кусочек бананово-карамельного тортика, то им пришлось бы звонить домой кондитеру и поднимать его с постели.

За обедом Дэвид и Эмили перебросились лишь несколькими фразами относительно тактики проведения презентации. Настоящая работа началась, когда мы выходили из ресторана. Дэвид остановился у нескольких столиков и представил Эмили важным шишкам с мясистыми руками.

– Эмили О'Киффи. Очень талантливая сценаристка. В среду состоится презентация ее нового сценария «Деньги для красоты» для «Хот-хауза». Если вам нужен этот сценарий, то поторопитесь!

Я болталась без дела на заднем фоне и нервно улыбалась. Реакция на Эмили была неоднозначна. Некоторые явно были недовольны, что их оторвали от салата и воды «Эвиан», другие казались по– настоящему заинтересованными. Но даже с самыми грубиянами Дэвид, соответственно, и Эмили проявляли твердость, будто они были величайшими звездами в этом городе. Было что-то увлекательное в том, как Дэвид раздувает шумиху прямо у нас перед носом. Когда наконец мы дошли до выхода, Дэвид сказал спокойно:

– Тот последний парень, Ларри Сэведж, в свое время отказался от нашего текста, но клянусь тебе, он позвонит.

– Они терпеть не могут чувствовать, что что-то пропускают. – Я постаралась произнести это с видом знатока.

– А еще они терпеть не могут, когда их задницы вылетают с работы, после того как Голливуд делает из фильма конфетку, а их кинокомпания выясняет, что в свое время они отвергли этот сценарий.

И тут я услышала собственный голос:

– О, господи!

– Что? – спросила Эмили.

– Это Шэй Делани.

– Где?

– Вон там. – Я указала на мужчину с темно-песочными волосами, который сидел за столиком с еще тремя мужиками.

– Нет, это не Шэй Делани.

– Нет, он. Ой, ты права, не он. – Мужчина только что обернулся, и я увидела его в профиль.

Но я не сдавалась.

– Очень похож. Со спины – вылитый Шэй.

В тот день звонили еще два раза. Вежливая девушка со скрипучим голосом из офиса Морта Рассела. В первый раз узнать, есть ли у Эмили какие-то специальные пожелания по поводу презентации в среду.

– Типа чего? – полюбопытствовала я.

– Аудио– и видеооборудование. Травяные чаи. Специальный стул.

– Ну, боюсь, Эмили сейчас не сможет вам ответить, у нее встреча.

Эмили ушла к тренеру по гиротонике (уж не знаю, что это еще за чертовщина). Кажется, в Лос-Анджелесе у всех всегда назначена какая-нибудь встреча. С бухгалтерами, диетологами, парикмахерами, тренерами по непонятным видам спорта, а на вершине списка – психоаналитики.

– Я попрошу ее созвониться с вами.

Потом эта девушка позвонила снова и оставила очень сложную инструкцию, где именно надо будет припарковаться в среду. Среди прочего ей понадобились номер и марка автомобиля Эмили.

– Она такой шум подняла из-за этой парковки, – сказала я Эмили, когда та вернулась.

– Это потому, что на киностудиях мест на парковке столько же, сколько искренности.

– Что?

– Мало, чрезвычайно мало. Кто-нибудь еще звонил?

– Только мои родители. Сказали, что волнуются за меня.

– И не только они одни.

– Я в порядке, – вздохнула я.