— Не думаю. По-моему, мы попали в войну. Это воины. И, скорее всего, не из той компании, которую мы видели на дороге.

Но в этот момент оба бородача обернулись и подошли (синхронно, как автоматы) к мальчишкам. Прорваться мимо них к дверям было вряд ли возможно — да и к чему? Снаружи те же люди…

Чернобородый что-то спросил. Олег покачал головой. Если сейчас открыть огонь — можно прорваться. На лошадей — и галопом… Чернобородый задал ещё какой-то вопрос.

— Не понимаю, — ответил Олег. Чернобородый свёл брови, что-то сказал белокурому. Тот кивнул и спросил что-то на языке, похожем на слух на финский. — Не понимаю, — ответил Олег снова.

Чернобородый почесал пальцами бороду. Пожал плечами. И, вынув меч, приблизил его к плечу Олега, уже громче сказав одно-единственное слово.

Олег скосил глаза. Меч был не блестящий и ровный, как в фильмах. Клинок во вмятинках и ямках, кромка очевидно зазубрена.

И отточена так, что казалось — к тёмному клинку приварены две полосы солнечного света.

В следующую секунду дубинка Артура ударила чернобородого снизу по запястью. Крик мужчины — не столько болезненный, сколько удивлённый — смешался со звоном упавшего на стол оружия. Вскакивая, Олег коленом перевернул стол (тяжжжёлый, зараза) — и меч белокурого глубоко завяз в крайней доске. Артур ударил второго противника палкой в плечо, но белокурый ловко развернул туловище, пропустил вдоль него палку Артура и, перехватив запястье мальчишки, с силой вывернул его. Чернобородый одной рукой схватил, нагнувшись через стол, Олега за шею — и, охнув, повалился на пол, потому что мальчишка сильно и точно ударил его снизу в нос сгибом ладони. Артур ударом ладони по щеке освободился от белокурого. Но внутрь уже лезли другие воины — с мечами в руках, ещё не понимающие, что происходит внутри, но уже готовые драться.

Олег схватился за револьвер. Артур поднял оброненный белокурым меч. До того, как начнётся драка (с закономерным финалом) оставались секунды, но…

Повелительный отрывистый голос что-то произнёс — и оружие разом опустилось. Даже бородачи, поднявшиеся с пола, отступили в стороны.

В зальчик вошёл человек.

Мужчина.

Он относился к людям, у которых трудно определить возраст. Что было совершенно точно — он не выглядел старым, хотя коротко остриженные волосы были почти полностью седыми, а на лице хватало морщин. Но серые глаза были внимательными и блестели молодо. Среднего роста, очень быстрый в движениях, вошедший напоминал чем-то породистого охотничьего пса. Впечатления особой физической мощи он не производил, нет — но зато от него буквально распространялись волны сигнала: опасен! очень опасен!! смертельно опасен!!!

Олег ощутил это сразу, ещё до того, как разглядел человека — уже просто по тому, как раздались вооружённые люди. Вообще-то это могло показаться странным и даже смешным. Мужчина был одет в серую с синей каймой тунику, потёртые сапоги из коричневой кожи под колено — и всё. На широком поясе с простой тёмной пряжкой, правда, висел длинный меч в чёрных ножнах, но и только.

В установившемся молчании он подошёл к столу, возле которого стояли мальчишки. Подошёл так близко, что Олег ощутил запах конского пота и увидел, что на левой щеке вошедшего — тонкий шрам, а ещё три (два слева и один справа, грубые, широкие) видны на руках.

Быстрый взгляд обшарил обоих с ног до головы.

— Командир, — выдохнул Артур, не опуская меча. — Может, договоримся…

— Как?.. — начал Олег. И испугался. Потому что увидел, как это человек — побледнел. Мгновенно, как будто ему в лицо выплеснули белую краску. Качнулся вперёд, схватился за стол и выдохнул:

— На каком языке?!.

— Что?.. — начал Олег, услышал невнятное восклицание Артура и только после этого сообразил, что… недоговорённый вопрос был задан по-русски! — Вы знаете русский?! — вырвалось у Олега. Стоящие вокруг воины недоумённо переглядывались, но молчали.

Человек коротко усмехнулся — как будто вытолкнул из себя кашель.

— До двенадцати лет я только на нём и говорил, — сказал он. Ещё раз смерил ничего не понимающих мальчишек потрясённым, не в пример спокойному тону, взглядом и продолжал: — Меня зовут Гришка… Григорий. Григорий Викторович Ёлохов. Хотя Григорием Викторовичем меня никто не называл никогда. Я не успел до этого дорасти. Там. На Земле.

* * *

В самом начале лета 1972 года семиклассник (на самом деле, он только перешёл в седьмой, но величал себя уже только так — для солидности) одной из калининских (Калинином тогда называлась Тверь) школ Гришка Ёлохов возвращался домой с практики. Последним, что он запомнил на Земле, было — сворачивает во двор собственного дома, хрущовки-пятиэтажки. И сразу — жара, ярко-ярко синее небо, какая-то тропинка, чужие люди, одетые, как с картинок в учебнике истории, шум, крики…

Очевидно, канал переброски иногда открывался и в те времена. Хотя и не так часто, как сейчас. Гришка не успел опомниться, не успел ничего понять, как оказался в партии рабов, которых гнали на продажу в Лодду.

Правда, тогда он знать не знал, что это Лодда и вообще не очень хорошо понимал, что с ним происходит (общая беда всех, попавших в эту ситуацию). Но зато хорошо знал, что он — двенадцатилетний Григорий Ёлохов — советский пионер. И что безвыходных положений — не бывает.

Первый раз ему здорово досталось, когда с него срывали галстук. Не затем, чтобы унизить, а просто потому, что рабу лишние тряпки не нужны. Понимая, что силой тут ничего не сделаешь, мальчишка сбежал через два дня — ухитрился вывернуться из сковывавшей всех цепи. Его догнали и избили снова…

В общем, скорее всего, до Лодды его не довели бы — да и кому нужен раб, совершивший за семь дней пути три попытки побега и упрямо не желающий подчиняться? Гришку спасла жадность — жадность хозяина каравана, твёрдо решившего хоть что-то выручить от такого неудачного приобретения — и жадность управляющего плантации, мимо которой проходили на восьмой день, решившего задёшево приобрести «заваль».

Пролежав неделю в вонючем, грязном и душном подвале, Гришка решил быть умнее. Всем могло показаться, что он смирился. Управляющий, гордясь тем, что ему легко удалось то, что не удавалось опытному работорговцу, решил пристроить поднявшегося на ноги и не знающего языка мальчишку подпаском к пастуху.

Гришку это вполне устраивало. Пасти скотину он не умел, но старался, пожилой мрачный напарник, хоть и поколотил мальчишку пару раз, но в целом был не злой и охотно учил Чужака (так прозвали Гришку) здешнему языку и обычаям, не отбирал Гришкину часть однообразной еды и никак не пытался демонстрировать свою власть сверх меры.

На самом деле смирения в Гришке было не больше, чем в герое его любимой книжки «Иван» — про мальчишку-разведчика, который ходил по фашистским тылам, прикидываясь нищим. Взрослый на месте Гришки мог бы чокнуться или опуститься, подавленный невероятностью происходящего. Но Гришка и раньше твёрдо верил, что чудеса бывают. А что не только добрые — так что ж… Это только значит, что и добрые — бывают тоже.