— Посмотрите, — сказал ему подполковник Илинский, — сколько боксеров собралось в том дворе. Попробуйте их гранатою.

— Есть! — ответил Браше и сам направил орудие. Матрос дернул рукоятку, и граната грянула.

Боксеры в том дворе притихли. Илинский со взводом стрелков отправился посмотреть на результаты гранаты. Ядро пробило ворота и разорвалось среди боксеров, засевших во дворе.

— Ну уж и крошево! Там из боксеров никто не уцелел, — сказал Илинский, вернувшись.

Углубляться дальше в предместье Тяньцзиня было опасно, и Илинский решил отступить с этим отрядом к железнодорожному мосту через Лутайский канал. Стрелки перешли мост и залегли вдоль насыпи железной дороги, а казаки и орудия стали по сю сторону канала.

Анисимов прибыл на вокзал и приказал приготовить поезд. Когда он был подан, на паровоз сели Анисимов, подполковник Самойлов, Садовников, служивший в Русско-Китайском банке и бывший при Анисимове за переводчика, и я. Перед Лутайским каналом мы остановились, и Анисимов приказал прислать 7-ю роту Полторацкого в подкрепление. Я соскочил с паровоза и стал бродить по насыпи.

Подполковник Генерального штаба Самойлов

Был чудный летний день. Безоблачное небо и горячий застывший воздух. Мутная вода тихо струилась между узкими берегами канала. Приятно было бы отдохнуть в тени тополевой рощи, по ту сторону моста.

Пальба орудий и ружейная трескотня забавляли меня.

Жж!.. Жж!.. Что-то свистело и пролетало над головой, точно веселые стрекозы над сонным прудом.

— Что это такое? — спросил я подполковника Самойлова, который через бинокль внимательно осматривал горизонт.

— Это китайские пули. He правда ли, как китайцы метко стреляют? — ответил Самойлов, продолжая глядеть в бинокль.

— Ho ведь у боксеров нет ружей.

— Это вовсе не боксеры. Это китайская регулярная пехота и артиллерия. Орудия стоят в той роще, а их стрелки за валом. Вот вам и настоящая война! Посмотрите, сколько там китайских войск на горизонте. Они переходят железную дорогу. Их там, наверное, несколько тысяч.

На горизонте было ясно видно передвижение больших войск с красными и пестрыми трехконечными или четырехугольными знаменами. Издали доносились неясный гул и звучание труб.

Неизвестно откуда долетавшие пули вонзались в насыпь и сбивали пыль. Гранаты, шурша, зарывались во вспаханную землю и разбрасывали песок.

— Но это очень неприятно, когда пули и гранаты ложатся так близко, — заметил я.

— Пустяки! Вы только не подворачивайтесь, — ответил Самойлов, не спуская бинокля, — левый фланг китайцев уже отступил.

Наши орудия и стрелки упорно обстреливали китайцев и заставили замолчать их левый фланг. Зато правый фланг китайцев стал стрелять еще энергичнее.

Мичман Браше с пушками стоял у насыпи железной дороги и обстреливал предместье Тяньцзиня, где засели боксеры.

— Ваше блародие! Позвольте пальнуть в тот стог, за им манзы засели, — просил матрос Браше.

— Ну, валяй!

Выстрел — и из-за стога, как воробьи, рассыпались боксеры, но казаки, лежавшие вдоль насыпи, зорко следили за ними и подхватили их пулями из винтовок.

— Ваше блародие! — снова просил матрос. — Позвольте пальнуть вон в того манзу, что бежит как угорелый.

— He сметь! Кто же стреляет гранатой по одному человеку! Не стрелять без моего приказания, — рассердился Браше.

В предместье, которое попалось под наши выстрелы, было полное смятение. Жители покидали свои дома и спасались бегством в город. Кто бежал, кто тащил на себе узлы, женщин, детей, стариков, кто спасался на двухколесной тяжелой арбе, запряженной мулами. Вот понесли в синих носилках мандарина, а за ним поплелась его челядь, таща домашний скарб.

Упорные боксеры спрятались в ближайших фанзах и сквозь окна продолжали стрелять по нашим. Поручик 12-го полка Круковский был послан со взводом стрелков выбивать боксеров из ближайших переулков.

По дырявому мосту, сколоченному китайцами из досок и лодок, я перешел на другую сторону канала. За рощею скрывались китайские войска, которые продолжали обстреливать нас. К счастью, гранаты давали перелет и ложились где-то позади нас. Но над головою, как ядовитые осы, жужжали пули китайских стрелков, и было видно, как они хлопались в землю. Сперва я не знал, спрятаться ли мне за деревья от этих назойливых свинцовых ос или же сесть в ров.

Но, видя, как полковник Анисимов в белом кителе, с Георгиевским крестом на груди, в виду неприятеля ходит по насыпи, как по бульвару, и далеко виднеется на синем фоне неба, — я устыдил себя в трусости и скрепя сердце решил следовать примеру неустрашимого полковника. Но это было довольно трудно.

Наши матросы

Я был в белом тропическом костюме, в пробковом шлеме с широкими полями и мог быть виден издали. Воображение уверяло меня, что несколько пуль было специально пущено по моему адресу, но они упали где-то позади. Я не видел китайцев. О них можно было судить по дыму, который взвивался после их выстрелов.

4-я рота Котикова, 5-я рота Черского и 6-я Мешабенского залегли в роще по обе стороны железнодорожной насыпи и вели перестрелку с китайцами. Я спустился под насыпь, чтобы несколько передохнуть от выстрелов, и увидел стрелка, который лежал на песке окровавленный. Его лицо было покрыто платком. Подле стояли стрелки и как-то грустно-простодушно смотрели на лежавшего товарища.

— Что с ним? — спросил я.

— Убит, а другой стрелок нашей роты ранен. Фершела перевязывают.

«Что же это? Первая жертва? — подумал я. — Первая капля невинной крови? Что же это такое? Настоящая война? С регулярными войсками, с ружьями, пушками, ранеными и убитыми? Жестокость и кровопролитие, не знающие ни жалости, ни снисхождения. Но чем виноват этот самый солдатик, которого за тридевять земель пригнали из родной деревни, везли по жарким южным морям, держали в суровом Порт-Артуре и прислали сюда усмирять мятежников, которых он и в глаза не видал и о которых слышал разве только в сказках? Что он сделал боксерам и что они сделали ему? Чувствуют ли в деревне его батька и матка, что их родимый уже сложил свою буйную головушку и лежит, раскинувшись на горячем китайском песке, не приласканный и не оплаканный?.. И только докучливые ядовитые мухи дают ему свое последнее тлетворное лобзание… Неужели это серьезно война со всеми ее ужасами и страданиями? И как этот недвижный, еще не остывший стрелок на песке — каждый из нас может быть также убит слепой и беспощадной китайской пулей!» — думал я, и у меня защемило сердце.