Открыв дверь, мама выглянула наружу? Она услышала мои шаги, спускавшиеся вниз по лестнице? Хотя Хэлло лаял так громко, что и слышать было необязательно. Может быть, мама заходила в мою комнату? Через приоткрытую стеклянную дверь убедилась, что меня там нет, а зашла, чтобы полностью убедиться в этом? В тот день мама тоже посчитала количество лекарства или нет? Лекарства было, сколько надо? Несмотря на это, мама пошла меня искать? Мама и в тот день подходила к охраннику, чтобы спросить: проходил ли я мимо? Может быть, она снова встретила у боковых ворот Хэчжина? Почему мама напрямую не спросила меня про этот день? Вопросы были несложными.

Почему ты вышел из дома через крышу?

Где ты достал ключ?

Больше всего меня беспокоило, почему мама промолчала и лишь переживала про себя. Почему ты так поступила? Это же не такой страшный проступок?

Ключ от железной двери на крыше был мне нужен, поэтому я сделал дубликат. Но нужен был не для того, чтобы мама бродила по холодной темной улице в поисках меня. Помню, я впервые воспользовался им и убежал из дома через крышу 31 августа — на следующий день после того, как я вернулся с Хэчжином с острова Имчжадо, где на глазах у всех пережил страшный припадок. Так я отплатил за то, что снял сковывавшие меня десять лет кандалы и перестал пить лекарство. Я и в тот день его не принял — хотел еще чуть-чуть побыть в мире магии. Я это заслужил.

Я целые сутки провел в комнате, валяясь в кровати. На мне была кофта с длинными рукавами и длинные штаны, чтобы скрыть царапины и синяки на коленках и локтях, которыми наградил меня припадок. Кондиционер работал на полную мощность, превратив мою комнату в ледяной дворец. Хэчжин с утра уехал в район Санамдон, и разговаривать мне было не с кем. Вернее, не было никого, с кем хотелось бы поговорить. В конце концов, дома была мама, и рот имелся у нее в наличии.

В тот день мама с утра поднялась на крышу и постоянно маячила у меня перед глазами. Ничем особо важным она там не занималась. Сидела на корточках у клумбы, выдергивала сорняки, которые уже выдергивала, осматривала растущий перец и из-за плеча подглядывала за мной в моей комнате. Когда я задернул жалюзи, не прошло и пяти минут, как она постучалась в стеклянную дверь. Каждый раз она находила все новую причину заглянуть ко мне. Тебе не душно? Если долго находиться под кондиционером, можно простудиться. Солнечные лучи прекрасны, не хочешь выйти попить на террасе чаю?

Не хотел я никакого чая. Чай пьют, когда болеют. Но и спрашивать, от чего она мне докучает, не было никакого желания. Я видел ее насквозь, как и она меня. «Не хочешь попить чаю?» означало «Лучше честно расскажи, что случилось на острове Имчжадо». Фраза «Солнечные лучи прекрасны» призывала вместе обсудить мою слабость — врать.

К заходу солнца мне стало так скучно, что я уже готов был лезть на стенку, но вдруг понял одну истину, о которой даже не подозревал, так как она была слишком явной. Любому — неважно, ребенку или взрослому — нужно место, куда можно пойти, и дело, которым можно заниматься. У меня не было ни того, ни другого. Когда у меня не было тренировки или учебы, я не знал, чем себя занять. У меня не было человека, с которым хотелось бы встретиться, не было фильма, который хотелось бы посмотреть, и занятия, которому хотелось бы посвятить время. Мне нельзя было пить, я должен был возвращаться домой до девяти, поэтому пойти развлечься вечером тоже было невозможно. И меня сильно задевало, когда мама спрашивала меня: «Тебе что, не с кем встретиться?» Когда у тебя ничего нет, ты не можешь ничего приобрести. Но маме, которая обычно знала все на свете, эта очевидная истина почему-то была неизвестна.

В десять вечера я встал с кровати. Я не мог больше лежать — из-за «собачьей болезни» мускулы завелись, как мотор. Я вместо спортивной куртки надел ветровку с надписью «Частный урок», из ниши в ванной достал кроссовки, которые специально спрятал для этого дня, и выбежал через железную дверь. Дубликат от нее я тоже подготовил для этого дня. Значит, уже тогда, когда я регулярно принимал лекарство, я мечтал когда-нибудь убежать через дверь на крыше. Эту грустную мечту, которую я так страстно желал осуществить, можно было назвать «собачьей мечтой о свободе». Мне казалось, что если я останусь в комнате, то сойду с ума. Я хотел поскорее выбраться на улицу, поэтому громко хлопнул дверью, выпустившей меня в ночной мир. Если бы я повел себя чуть спокойнее, я бы, наверно, не разбудил у мамы инстинкт охотничьей собаки.

Я вышел через железную дверь и, ни разу не обернувшись, побежал вниз по лестнице. Мне казалось, что мама вот-вот окликнет меня, от чего у меня чесался затылок и подрагивали лодыжки. Это ужасное чувство исчезло только тогда, когда я вышел через боковые ворота и перешел через переход у волнореза. Только тогда я смог остановиться и перевести дыхание. Я прислонился к перилам у волнореза и посмотрел на ночное море. Ничего не было видно — волн, чаек, морского парка Кундо, морского горизонта, смотровой площадки «Млечный путь», через которую я обычно возвращаюсь, когда бегаю… Все было скрыто в ночном тумане. Только свет от прожектора на смотровой площадке шарил вокруг лучом, как колесо обозрения, заманивающее в парк развлечений. Эй, иди сюда, повеселимся.

Пирожковая «У Ёни!» была уже закрыта, хотя еще не было и одиннадцати. Мне это показалось странным.

Такое случалось, только когда у хозяина были проблемы личного характера, к которым он относил плохое самочувствие, отвратительное настроение или неудачное тесто для пирожков. У меня появилось такое ощущение, что и у меня сегодня будет неудачный день. Когда я остро чувствую одиночество, дует ветер. Когда мне хочется плакать, идет дождь. Когда мне все осточертели, на небе светит полная луна. Когда я чувствую тяжесть в теле и на душе, то и погода давящая.

Тот день я отнес к последнему случаю. День был очень жарким, на тело давил влажный туман, а темное небо заволокло тучами, словно вот-вот пойдет дождь. Но погода не влияла на меня, охваченного «собачьей болезнью». Я с легкостью ветра долетел до смотровой площадки, прилетел обратно к пирожковой и перепорхнул через пешеходный переход, легко добравшись до дороги вдоль реки. В тот момент впереди сквозь туман раздался чей-то смех.

— Нет, я не это имею в виду.

Голос был довольно низким — ниже ноты «фа», — но это точно была женщина. Похоже, она была одна и разговаривала по телефону. Меня это немного раздражало. Чтобы женщина, которая шла в одиночестве по ночной дороге, не поняла меня превратно, я должен был выбрать одно из двух: либо побежать вперед и обогнать ее, либо перейти через дорогу и пойти по дороге вдоль парка.

— У тебя что, в ушах бананы?

«В ушах бананы»… Я вспомнил одну женщину, которую утром в середине прошлого мая встретил по дороге домой, возвращаясь после пробежки. Точно не помню, но кажется, было восемь утра. Я переходил дорогу перед школой Кундо, но резко остановился, потому что у меня вновь началась страшная головная боль, мучившая меня всю ночь. Она пришла неожиданно, словно припадок. Перед глазами вмиг все стало размыто, будто меня ударили по глазам железным молотком. Я не смог сделать и шага, звуковой сигнал светофора заканчивался. Справа раздался гудок машины. Спасибо хоть за то, что я только схватился обеими руками за голову, а не стал кататься по земле. Вздрогнув, я сделал шаг назад, и в этот момент белый легковой автомобиль быстро проехал мимо. Из полуопущенного окна раздался грубый женский металлический голос: