И в этот момент вдруг как загорятся все лампочки на Стареющей (наверху, но тем не менее) Звезде! Здравствуй, Новый Год, Пиво такое-то и такое приветствует тебя! Браво! Все-таки блеснула она в этот вечер, хоть, к сожалению, в слишком буквальном значении этого слова.

Короче, Чучело тащит меня танцевать. А я не танцую, I can’t dance! Техники трансляции включают заставку: «Приносим извинения за технические помехи, желаем счастливого Нового 2010 Года», потом снег, зерно и заставка «через минуту продолжение программы», и сразу вид вроцлавской Ратуши. Я путаюсь в платье Чучела и падаю.

Тем временем, тем временем, тем временем… Моя Настоящая Звезда наверху от тепла своих лампочек размораживается, начинает двигаться, все орут, дескать, живая декорация, да-а-а-а, действительно, Вроцек, ты the best! Звезда как-то поворачивается, выворачивается и, наконец, ее спускают на помост, окруженный тепловыми пушками, ее ресницы тают, она предоставляет массу, хотя уже ощипанных и обгрызенных, доказательств элегантности своего старения, элегантности и все еще сохраняемой моложавости. Аккуратно, но решительно забирает у Чучела микропорт, берет ее за руку и говорит:

— Иногда бывает даже очень смешно, когда кто-нибудь из зала попадает на сцену, большое вам спасибо, мы народ открытый, аплодисменты для этой пани! — И сама первая лицемерно захлопала, а потом элегантно, но сильно хватает ее и сводит по ступеням в море черни под сценой. Вроде как неловким движением, но тем не менее срывает с нее начесанный парик, шепча охране, что это буйная сумасшедшая, бросает еще ей вслед ее пакет с зельцем и всяким барахлом. После чего, свободная, объявляет себя и меня, а потом еще раз себя, вполне профессионально и с той элегантностью, которую дает ей стоящий самое малое пять миллионов дом с бассейном в Ломянках, примерно пять «мерседесов», инвестированных в лицо, нос, грудь и губы, но прежде всего сценическое обаяние, с которым человек рождается. Спонсируют нас (известно кто), аплодисменты для спонсоров!

А сама, идеально вписываясь в снова пущенную фонограмму известного хита «I can’t dance», выдает из себя все, всю экспрессию. Подходит к зрителям, подает людям микрофон. И вот только теперь вся Рыночная площадь поет с нами. А потом идет второй куплет, и я пою так же прекрасно, нам хорошо, мы созданы друг для друга! Копия ругается с охраной, доказывает, что зовут ее Анна Янтар или Рена Рольска или Ханка Ордонка, о, как же хорошо, что прошлое уже прошло, а коммуна миновала! Танцуем, влетают обнаженные (все нормально: на сцене тепловые пушки) танцоры, все в позолоте, окружают нас и демонстрируют телесные выгибоны, номер старый и проверенный, бокал как будто сошел с ума, вертится и меняет цвета. Я тоже схожу с ума! И тогда — шквал аплодисментов! Звезда то и дело поздравляет своих старых знакомых, унитазы из Ожарова и плитку из Опочно, девочек с БОКа, Смертэкс:

— Это только благодаря вам наши ванные, наши окна и двери такие польские, такие герметичные и такие пластиковые!

После чего неохотно выбегает за кулисы.

Выходит диджей Роби Лещинский (видимо, конферансье привели в чувство) и говорит:

— А теперь этот человек, наш любимый Вальди Бакарди, который только что неопровержимо доказал нам, что «Танцев со звездами» он скорее всего не выиграет — (смех!) — споет и — внимание! — станцует специально для вас, для Вроцка, чтобы потом ему осталось только покончить с собой, как это он уже раз сделал в реалити-шоу… Вальди, без десяти двенадцать!

Не по сценарию, я только сейчас снимаю золотые бинты, показываю, что там кровью написано, все эти плитки и что я люблю, камеры на телеби-ме делают наезд.

— Перед вами снова божественный, божественный, божественный Вальди Бакарди!

И теперь пошла музыка, под которую я пою «Самоубийцу», и начинается все это дурацкое представление с краской, кровью, сложный сценарий. Обстановка нервозная, едва помню текст. Помню только, что слова «Топот, бег в будущее» я должен петь как можно дальше от зрителей, чтобы было место хорошенько разбежаться и бежать, бежать, бежать.

Слишком много времени ушло у меня на рукопожатия, и вдруг чувствую на лице что-то мокрое, это кто-то из враждебно настроенных ко мне чем-то белым облил меня, а может, бросил баллончик с краской. Проще говоря, стою я весь облитый белой масляной краской. Тут Звезда хвать меня за рукав и оттаскивает от спровоцированного прыжка в пропасть черни, только вот сценаристы не успели ей сказать, что в рукаве у меня спрятан аппарат, который стреляет красной краской. Сжала она меня изо всех сил, а эта фигня как брызнет ей в лицо, да как окрасит всего меня в национальные цвета, сделав красно-белым! Охранники бросились на нас, повалили, потому что как раз в этот момент раздался выстрел шампанского, а они подумали, что покушение.

Встаю, разбегаюсь, бегу. Бегу, и есть во мне этот топот. В пол сцены вмонтированы плитки, из-под которых бьет свет. Меня ослепляют рефлекторы, и только когда я оказываюсь у самой рампы, вижу внизу лес вытянутых ко мне рук, будто просящих: возьми меня, возьми меня к себе, возвысь, я тоже так сумею петь, а танцевать даже лучше тебя, хоть я тоже на «Танцы со звездами» не прошел! Возьми меня! Вот так же и на Страшном Суде люди будут к Богу руки тянуть.

Я — Бог!

И тогда во мне топот берет верх надо всем остальным, я не могу остановиться, бросаюсь в людскую массу, и — по головам, бег, бег, бег в небытие! Бегу через Рыночную площадь, потом по Свидницкой, Силезских Повстанцев, полями, лесами, красно-белый Вальди Бакарди, не знаю, был ли еще когда такой день, когда столько фильмиков появилось на одну тему на YouTube. Толпа неистовствовала, Звезда со сцены кричала: «Вернись! Вальди!» Сразу все поняли, что между нами было что-то большее, а может, мое исчезновение предрекало скорый конец ее возобновленной карьеры. А вслед за ней кричала ее верная Копия, но уже из гущи народных масс: «Вальди, вернись!» Кричала со сце ны вся варшавская элита, Роберт Лещинский кричал: «Вальди, вернись!» Дома Ясь и Малгося, превратившись в своих сказочных прототипов, кричали: «Вальди, вернись!»

А я, весь бело-красный, добежал до Рудки и изо всех сил стучал к негостеприимной экономке ксендза, которая, увидев меня, крикнула только: «Вальди Бакарди к националистам присоединился!», перекрестилась, и тогда уже ксендз вплотную мною занялся. Сейчас мы обдумываем мое великое возвращение.

А оказавшись у себя, в своей деревне, решил я навестить старинных приятелей. Купил по дешевке крыжовенную наливку и бессмертное шампанское из «Лидля», сигареты «Перекур» и пошел на остановку, переодетый в шапку-ушанку и мужицкий прикид. Вместо Звезды, рекламирующей «Киндер-Буэно», — я сам, улыбающийся, в костюме Деда Мороза, расхваливаю льготные минуты под новогоднюю елочку во всех сетях.

На остановке никого, дымится мусорка. Закурил я, темно сделалось, грустно сделалось, дождь со снегом, хорошо, что наша остановка под навесом. Сам то шампанское я и выпил. Вспомнил, сколько кошек мы на этой мусорке подпалили, и вдруг мне стало так жаль всех этих кошек, зверски зажаренных на нашей мусорке, безумно жаль. Стал замерзать, и так крыжовинной наливкой наразогревался, что меня блевать потянуло, не надо было мешать. Как раз в этот момент проезжал мимо на велосипеде кузнец, пан Казимеж. Остановил я человека и выпытываю, где тот, где этот, а он мне: