P. S. Все ли до конца осознали, что в этом тексте я рассказал, как в компании своих друзей мучил и убивал сказочных персонажей в стране литературных героев? Что мысленно мы подвергали города бомбардировке с броненосных канонерок? Что зачитывали приговоры?..

Видно, что все. Хорошо, что я продолжаю калечить души.

Я крайне осторожно отношусь к бытовым историям, которым по чуть ли не обязанности мы должны остро сопереживать, приняв безоговорочную правоту только одной стороны.

Служили на Кавказе два брата. Старший при штурме Ахульго получил пулю в голову, получил за взятие Владимира 4-й степени с бантом (что, на мой взгляд, было несколько обидно и мелковато). Уехал старший брат с бантом в Ставрополь, куда вскоре приехал его брат меньшой. Естественно, что с мечтами о славе и генеральском чине. Прекрасно играл на фортепьяно, отменно пел.

Засунули командиры меньшего брата-фортепьяниста прямо в огонь, в Гребенский казачий полк. Через год, понятно, от прежнего младшего брата с его идеалами и мечтами и следа не осталось. В отставке, в каком-то затрапезном майорском чине младший брат. Что характерно, отрастил себе огромные бакенбарды, был вечно мрачен и молчалив. Денег нет. Кругом же кипела почти столичная жизнь: командированные гвардейские офицеры, столичные дамы, шампанское рекой, тысячи рублей веером по ветру. А ты, значит, майор без средств, сидишь в нахлобученной папахе и в бакенбардах. Любуешься видами, пьёшь целебную воду с неистребимой тухлинкой. Иногда приходишь в приличный дом, душой отдохнуть, на девушек полюбоваться…

Фамилия братьев была Мартыновы. Младший брат – это убийца Лермонтова.

Лермонтов был близко знаком с семейством Мартыновых, ухаживал за одной из мартыновских сестёр, получил вежливый отказ, вёз письмо Мартынова-отца к сыну на Кавказ со вложенными в него пятьюстами рублями. По дороге Михаил Юрьевич письмецо вскрыл, прочёл и, как говорят, уничтожил. Деньги, правда, отдал, отговорившись, что письмо потерял, а деньги, которые были в письме, не потерял. Потому как очень щепетилен в подобных вопросах.

А в Пятигорске жило семейство генерала Верзилина. Старшую дочь которого, Эмилию Верзилину, воспетую ещё Пушкиным «звездой Кавказа», Лермонтов изводил намёками на её возраст и некоторую репутацию (после Пушкина-то…). Мартынов и Лермонтов, отставной майор и наследник известного состояния, безвестная личность и гений, в доме этих Верзилиных то ссорились, то мирились.

И вот, что называется, случилось.

Сидит Эмилия Верзилина (живая ещё память об А. С. Пушкине), сидит бедный Мартынов со своим злосчастным большим кинжалом на поясе. Как мог Михаил Юрьевич удержаться? При дамах-то? Удержаться не смог. Высказался.

За это был назван Мартыновым дураком. Правда, Николай Павлович Раевский рассказывал, что и рокового «дурака» не прозвучало. А прозвучало всё иначе. Мартынов подошёл к некому Глебову и сказал:

– Скажи Михаилу Юрьевичу, что мне это крепко надоело… Скажи, что дурным может кончиться.

Внезапно, по версии Раевского, подошёл сам Лермонтов.

– Что ж? – говорит. – Можете требовать удовлетворения.

Мартынов поклонился и вышел.

А далее всё в каком-то тумане будет происходить, в каком-то кошмарном обмороке.

Дуэль-то произошла не в горячке. Не тут же, немедля. Не на следующее утро. А довольно продолжительное время спустя. Мартынов стрелять совсем не умел, так его поставили ниже в тридцати шагах от Лермонтова. Знающие понимают, что вверх целить значительно труднее. Секунданты решили, что Мартынов не попадёт, а Лермонтов так и вовсе стрелять откажется или специально промажет. Секундант Лермонтова Васильчиков вспоминал, что намекал поэту, мол, не стоит, Миша, уж так-то всерьёз, тем более расстояние детское – тридцать шагов. На что Михаил Юрьевич ответил «с высокомерным презрением»: «Стану я стрелять в такого дурака».

Выстрелить не успел. А Мартынов успел.

Пока лучшие друзья поэта курами носились по докторам, хлынул дождь, доктора ехать в такую погоду на место дуэли наотрез отказывались. Оставшиеся друзья, при ещё живом Лермонтове, посидели рядом с ним, повспоминали там что-то. Попереживали. Потом один из секундантов накрыл Михаил Юрьевича шинелью и, сославшись на непогоду, отбыл в город. Чтобы уже на Машуке не появляться.

Все в слезах. Никто ничего не предпринимает. Тело лежит на Машуке, в грязи. Выручила традиционно презренная полиция. Именно полиция наняла извозчика и привезла тело в город ближе к полуночи. Все эти бесконечные часы лучшие друзья поэта пили и плакали. Жалко им было. Очень жалко Мишу. Поэтому за телом поехала полиция. А друзья остались переживать в уюте и посильно горевать.

И это, в общем, грамотно. Негодяем, подлецом и ещё бог знает кем уже был назначен майор Мартынов. А друзьям надо было подумать, как ловчей прошмыгнуть в историю хорошими людьми.

В момент ссоры Мартынова и Лермонтова за роялем сидел юнкер Бенкендорф. Родственник Александра Христофоровича. Как вспоминал Раевский: «Играл он недурно, скорее даже хорошо; но беда в том, что Михаил Юрьевич его не очень-то жаловал, говорили даже, что и Грушницкого с него (Бенкендорфа) списал…»

Но над юнкером Бенкендорфом М. Ю. Лермонтов отчего-то совсем не шутил и на дуэль отчего-то не вызвал. Не из-за осторожности, конечно.

Просто в любой трагедии убитого на дуэли поэта обязательно должен присутствовать и уцелеть какой-нибудь Бенкендорф.

Странным образом, только сейчас, заметил у Оберхубера и Нокса в «Poliphemos and his Near-Eastern Relations» перевод начала песни о Гильгамеше в эллинизированной форме. То есть «sa nagba imuru» предлагается впервые переводить в греческом варианте как «Polyphemos Kyklops» – «многоречивый круглоглазый».

Интересная получается тогда биография у гомеровского циклопа Полифема (погремуха Болтун)!

Не менее интересно, значит, сложилась жизнь и у Гильгамеша.

По-английски имя Варавва звучит как Барабас. А я оказался к этому откровению совершенно не готов.

Выходит, что директор известного кукольного театра – еврей. Вот оно что! Многое становится на места… Книга А. Толстого, и без того будоражащая моё сознание последние девяносто три года, ещё более непроста, ещё более богата подтекстами!

Начал изыскания в этом направлении. Прочитал, например, трагедию Кристофера Марло «Мальтийский еврей». Главный герой трагедии, имя вы его уже знаете – Барабас, – проявляется в этом шедевре XVI века в полном объёме. Травит дочь свою, а чтобы было веселее как-то, динамичнее, травит вместе с ней ещё и целый женский монастырь. По ночам Барабас находит наслаждение в убийствах нищих и больных, ютящихся под городскими стенами.

Ох, недаром Томас Элиот называет Барабаса этого примером «старого английского юмора»!