«Река течет, течет и вырастает, возвращаясь к морю. Мать-Земля, я всегда буду твоим ребёнком, отнеси меня обратно к морю», – пела Ленка, а Дора снова качалась в лодке и не просто любила, а превращалась в любовь.

Песня закончилась, Красавчик с силой провёл по лицу рукой:

– Не могу, сколько слушаю, столько и не могу. Она старая, эта песня, в семидесятые ещё один индеец сочинил, Солнечный Медведь из племени Чиппева.

– Да ладно, – удивилась Дора.

– Да, мне тот парень её напел, с которым я тогда шёл, а я уже Ленку научил.

Дверь в бар распахнулась, и на пороге появился новый гость. Дора обернулась, уже зная, кто это. Удивилась только, что Бен поднял голову и сказал:

– Привет, дочь. Ничего себе ты выросла!

Сиело выглядела взрослее, чем Дора её помнила, от прежнего угрюмого подростка осталось совсем немного – как только та узнала Дору, из глаз исчезла настороженность, девочка рассмеялась:

– Ну и ну, а ты с причёской!

Дора сообразила, что Сиело видела её сразу после того, как она обрила голову, а теперь волосы отросли и прикрывали шею.

– Ты всё-таки нашла его, Си! – Дора счастливо улыбнулась, за эту девочку она боялась больше всего.

– Нашла. – Сиело подошла к Бену и обняла. Стало видно, что они, пожалуй, похожи. – Папу или кого-то другого, кто меня принял, – прошептала она так тихо, что её услышала только Дора.

Сиело стала гибкой стройной девушкой с порывистыми жестами и немного высокомерным взглядом. «Интересно, – подумала Дора, – подошла бы она Гарри? Яркая девица, чувствительная, но не наплачется ли он с ней?» Даже развеселилась оттого, что у неё внезапно включилась «оптика» свекрови, теперь девочка сама по себе и девочка в качестве невестки оценивается по-разному: «вообще хороша, а так нет». Хотя Гарри её наверняка не обидит… «Спокойно, – сказала она себе, – не начинай лезть в его жизнь, хотя бы пока вы не встретитесь. И потом не начинай, он, может, уже нашёл кого себе, чай, не мальчик».

– А ты, – Ленка подошла и внимательно посмотрела на Дору, – тоже девчонку ждёшь?

Дора отвлеклась от мыслей об устройстве будущего Гарри и даже вздрогнула от неожиданности.

– Господи, Ленка, как ты узнала? Я сама только недавно поняла. – Она до сих пор до конца не верила и всё время тайком прикасалась к животу.

– А у тебя глаза фарфоровые. Не как плошки стеклянные, а ясные такие, блестят и в себя смотрят. У всех беременных так, детка.

– Я… Ленка, я боюсь. – Дора была рада, что может поговорить об этом хоть с кем-то. Ей казалось, что сомнения способны отравить или изгнать из её тела нерожденного ребёнка, как отвар горькой полыни и пижмы.

– Что не справишься? Да не бойся, оставайся тут, мы поможем, вырастим твою девку все вместе. Или тебя роды пугают? Это, конечно, большая проблема в твоём возрасте, но тут в округе врач есть. Не волшебник, но что-то может. Хотя рискнула ты, чего сказать.

Дора покрутила в пальцах стакан, понаблюдала, как в чисто отмытом стекле плещется желтоватая, чуть маслянистая жидкость, и отставила, так и не отпив. На старый коричневый стол лёг радужный отблеск.

– Нет, другое. Я пока шла, наслушалась, да и сама многое в жизни видела и натворила. И мне страшно теперь, ведь это сплошная череда нелюбви и ран. Наши родители любили нас, как умели, а нам хронически не хватало, росли рахитиками. И калечили нас тоже – не со зла, а так получалось. Раздражение, какие-то мелкие гадости, бестактности по недомыслию, которые подтачивали и разрушали нашу веру в себя. И мы выросли и давай своих детей мучить. Так же или по-другому, но ничего не меняется по большому счёту. Рожаем, ломаем, а потом они, сломанные, рожают следующее поколение несчастливых детей. Мне жалко, мне её так жалко. Или его.

– Почему-то думаю, там девочка у тебя, такая беленькая, но буйная, не как ты. Намучаешься с ней. И ошибок наверняка наделаешь. Но это ведь нормально, нет? Раз все через это проходят, вырастают и всё-таки смеют любить, значит, задумано. Мы такие как есть – сложные, красивые и живучие, как эта японская хрень, знаешь? – Ленка пощёлкала пальцами. – В горшках растёт, вся через жопу вывернутая.

– Бонсаи? – улыбнулась Дора. – Деревца кривые?

– Вот! Мы сильные и хитрые теперь. Хотя если маленьких не мучить, слабее и глупее они не станут, нечего их насильно закалять – вон жизнь вокруг какая жёсткая, без нас испытаний на их век хватит. А нас уж как вырастили, так и живём. Наши дети прочные и очень нас, дураков, любят, и если ты не монстр последний, не психопатка и не садистка, то дашь ей много счастья. И она тебе.

– Иногда кажется, что я таки монстр.

– Ой, да ерунда. Большая часть твоей вины тобой же и придумана, а остальное он пережил и простил. Если и винит, наверняка за другое. Но все однажды вырастают и уходят от родителей, и в смысле обид всяких тоже, сбрасывают их, как детские штанишки. Это и есть взросление, когда перестаёшь мамку во всём винить. Мы не ангелы и ангелов не рожаем, но мы стараемся, любим что есть силы, как умеем. Река не зря вернула тебя к океану и дала шанс. Это и есть прощение.

Дора побоялась спросить у них о Гарри. Казалось бы, чего проще, наверняка они уже перезнакомились со всей округой. Но её храбрость, которой хватило, чтобы дойти сюда, закончилась, и сил услышать ответ не осталось. И она пошла, как и все эти дни, не зная, что впереди, рассматривала деревья вдоль дороги, разросшиеся за многие годы до настоящего леса, вспоминала, как Бенисио вёз её на велике, а она обнимала его за спину и умирала от любви. Куда делась жизнь, что была между этими двумя путешествиями, как так вышло, что она больше не тринадцатилетняя девчонка, а женщина средних лет, почти без будущего, если не считать эмбриона в животе?

Просёлочную дорогу покрывал песок, мелкие камешки, пробивающаяся трава, и Дора изумлялась всему – что она теперь совсем другая, а эти камни, травка и рисунок теней под ногами почти не изменились. Есть ли справедливость в том, что эти временные вещи оказываются почти вечными?

Дорога поворачивала к дому деда, но впереди Дора увидела серебро большой воды. Она захотела сначала посмотреть на океан, а потом закончить своё путешествие. Если угодно, ей недоставало мужества, чтобы узнать правду прямо сейчас, и она вышла на берег.

К середине жизни в каждом из нас накапливается необходимость в утешении. Как бы ни была добра судьба, усталость и потери неизбежно оставляют сырую туманную взвесь, которая со временем поднимается до горла, наказывая нас сердечной тяжестью и невыводимым кашлем. От этого, наверное, есть разное спасение, но Дора знала один способ: нужно как-нибудь добраться до океана.