Сэм помрачнела, не отрывая глаз от дороги.

— Послушайте, профессор. Размышление становится проблемой только тогда, когда вы путаете его с фактом. Уж кому, как не вам, это знать.

Томас вздохнул и потер переносицу.

— Тогда попробуйте представить себе такую картину. Для него все это, вероятно, напоминает один из тех фильмов, где все, как в ловушке, очутились в доме с голыми стенами, по которому он может совершенно свободно перемещаться, даже хотя мы думаем, что все двери за…

— Что ж, по-вашему, мы должны попытаться вытащить его оттуда?

— Нет, — ответил Томас — С моей точки зрения, он представляет себе нас — всех нас — от рождения обманутых сознанием, которое само по себе смутно, иллюзорно и все такое. Он представляет нас искалеченными эволюционным наследием, тем, что мы склонны полагаться на себя, наши правила, наши цели. Ему кажется, что мы воюем с призраками…

Мир Диснея.

Одна лишь мысль об этом наполнила Томаса смутной, бесцельной тревогой, пронзила болью мужской несостоятельности, которую вы чувствуете, когда пожимаете чью-то руку, более мозолистую, чем ваша.

— Выходит, он недооценивает нас? Как по-вашему — можно это как-то использовать?

Томас потер лицо и махнул рукой.

— Нет… Послушайте, агент, я ценю, что ваша работа требует выжимать максимум практического из всего, что я говорю, но я просто думаю вслух — не больше, чем любой другой. Давайте предпримем небольшую попытку мозгового штурма, о#39;кей?

Судя по выражению ее лица, можно было ожидать сурового укора, но, похоже, Сэм удалось сдержаться.

— Извините, профессор… Просто это дело…

— Важно для вас. Я понимаю.

Сэм поджала губы.

— Я хотела сказать, что оно не похоже на все дела, которыми мне приходилось заниматься раньше. Я никогда не… так не выкладывалась. Ваш дружок умеет задеть за живое.

Томас почесал в затылке.

— Возможно, потому что именно это он и делает. Будет банально сказать, что у большинства психопатов своя, отличная от обычной логика, что-то, что становится их «отметиной», что можно разгадать…

Он посмотрел, как пейзаж проносится сквозь собственное отражение в стекле. Вяло попытался представить, как Нейл с Норой «отмечаются» в его постели.

— А Нейл? — спросила Сэм.

Томас взглянул на нее.

— Он убивает, чтобы убивать.

Как психолог, Томас хорошо знал, что значительная часть происходящего между людьми совершается по негласному соглашению. В какой-то момент оба предпочли больше не упоминать имени Нейла. Цель, которую преследовал при этой сделке Томас, было нетрудно представить: кому захочется говорить о своем лучшем друге, который трахается с твоей женой? Но для Сэм Нейл был единственным поводом для разговора: надо же было как-то оправдывать чек, который она получит в конце недели. Они стали обмениваться шутками и детскими анекдотами, обсуждая все, кроме Нейла.

Сэм рассказала об одном особенно мучительном деле, над которым работала несколько лет в Атланте: о серийном убийце, который зарывал трупы своих жертв — преимущественно проституток и наркоманов, торчащих на мефамфетамине, — по всему югу и центру Джорджии. Некоторым он отрезал головы, другим конечности и даже гениталии. Сэм удалось сыграть главную роль в раскрытии дела, потому что она связала его с исчезновением псов в Кониерсе. Выяснилось, что подозреваемый создавал собственные мифологические существа в творческой, хотя и ложной попытке породить Антихриста. Тогда она не могла обойтись без снотворного и нескольких месяцев у психотерапевта, причем источником повторяющихся вспышек ярости стало не столько то, что ей удалось обнаружить со своим напарником, сколько кампания по поводу пропавших без вести собак, затеянная местными СМИ во время разбирательства.

— Можете вы мне объяснить это, профессор? — спросила она, стараясь улыбаться, хотя рассказала об отвратительных вещах. — Почему какие-то собачонки занимают больше эфирного времени, чем изуродованные тела женщин?

— Еще один рефлекс, — ответил Томас, прекрасно понимая, насколько шатким покажется теперь все, что он скажет. — Собаки начинают казаться нам собственными детьми, поскольку наш мозг использует те же системы умозаключений, чтобы понять их. Если вы подумаете об этом в их терминах, то что перевесит — пропавшие без вести сыновья или наркоторговцы?

— Конечно, — ответила Сэм холодно-настороженным тоном.

Она потерла мизинцем краешки глаз и выругалась себе под нос. Ей хотелось быть сильнее — такой же сильной, как большинство в развитом мире. Некоторые социальные амплуа требовали куда большего, чем остальные, и Томас с трудом представлял себе более взыскательную организацию, чем ФБР. Ему казалось, что единственная разница между ней и солдатом в том, что Сэм защищала границы приличий, а не географические, невинных, а не циничные лозунги.

Теперь он знал о ней больше, и это некоторым образом отрезвило его. Она видела такое, пережила такое, чего было более чем достаточно, чтобы завоевать его уважение и восхищение. Но в рассказах Сэм была эмоциональная откровенность, нечто почти исповедальное, что поднимало их над уровнем простых житейских историй. Это отчасти заставило его задуматься над тем, действительно ли он ей «нравится». Он попытался быть начеку настолько, чтобы не пропустить признаков явного интереса — неожиданного румянца или долгого взгляда голубых глаз, — но так ничего и не заметил. С тех пор как они расстались с Норой, он пару раз выбирался на свидания, оба с женщинами, преподающими на других отделениях того же факультета, оба предсказуемо интеллектуальные — по крайней мере, чтобы не допустить и намека на личные взаимоотношения, — и оба раза завершались поспешным, безразличным сексом, даже менее пылким, чем борцовская схватка. Этого было достаточно, чтобы Томас понял: он не любимец женщин, хотя в колледже интрижек у него было немало.

Конечно, виной всему снова был Нейл. Осознание этого поразило Томаса, как размашистый удар кулаком в лицо: Нейл вовсю прикладывал руку к его, Томаса, сексуальным делишкам. Как в прямом, так и в переносном смысле.

У Нейла даже вошла в обыкновение такая шутка: не откажется ли Томас трахнуть очередную «нейлодырку»? Он подбирал за Нейлом старых подружек, как некоторые собирают отбросы, которые могут еще пригодиться. Вообще было принято говорить «подцепить» девчонку, но Нейл настаивал на «закупорке», подчеркивая, что секс — единственное значимое в мире. По Нейлу, мужчины служили пулями, с помощью которых «кошечки» вели перестрелку. «Пора познакомиться со своим закупорщиком!» — орал он на весь бар, подводя Томаса к новой добыче. Как мог Томас отказаться от роли алчного соучастника? Такой неуверенный. Распираемый тестостероном. Он даже время от времени поздравлял себя, что ему удалось «закадрить» кого-нибудь из Нейловых «птиц высокого полета».

Мэрилин Когава, одна из их общих подружек, привыкла с пристрастием допрашивать «их» об их сексуальных привычках и отношениях. Даже хотя речь шла о «них», Томас всегда понимал, что подлинной целью Мэрилин был Нейл, что она просто винит правого и виноватого, дабы скрыть, на кого делает ставку она сама. Нейл несколько раз переспал и с ней, поимев во все дырки.