день с начала голода мощи святой Женевьевы проносят по всем улицам в тщетных попытках вымолить у Бога избавление.

Прекрасное занятие для бедняка, которому приятно смотреть на голодных священников и на кающихся в окровавленных рубашках, которые с дикими глазами избивают себя до исступления. Во главе процессии – генерал Жан Максимилиан Ламарк, один из любимейших военных в нашей стране; кажется, он чувствует себя не в своей тарелке от того, что ему приходится принимать участие в этом фарсе, в то время как он мог бы за много миль отсюда сражаться с австрийцами. Его сопровождают горстка солдат и несколько человек из Sûreté[18], которые едут верхом в ярко-голубых мундирах, не спуская с толпы пристального взгляда.

За завывающими флагеллантами от Нотр-Дама до Тюильри невыносимо медленно движется в экипажах скучающая знать, которую правящая Церковь принуждает принимать участие в этом представлении. Их шикарные экипажи из золота и стекла, украшенные плюмажами, измученно ждут очереди, чтобы пересечь мост.

Во дворце выпустили указ, что каждый день туда нужно приводить на обед за королевским столом двух детей из бедных семей. Это старая традиция, которую городские дети называют «l’enlèvement», «похищение», заведенная еще Королевой Пирожных, Марией Антуанеттой.

Замечаю экипаж, который, должно быть, везет этих детей: ничем не украшенная третьеразрядная повозка, годная только для перевозки бедняков, – конечно, любую другую карету они сразу запачкают.

Подаю знак Этти; она следует за мной, пока мы не оказываемся прямо напротив экипажа. Все, что нам теперь нужно, – это броситься вперед и спрятаться под ним. Все смотрят на флагеллантов, в шуме и суете мы практически в безопасности. Осторожно делаю шаг вперед и тяну за собой Этти; мы уже совсем близко к экипажу, готовы подлезть под него, но тут к нам верхом приближается какой-то офицер из Сюрте. Он встречается со мной взглядом, и я замечаю длинные рыжие волосы, собранные сзади в хвост.

Это она. Инспектор.

Не знаю, помнит ли она Этти с той ночи в Шатле, но точно видит, что мы подошли слишком близко к экипажу. И, нахмурившись, направляет лошадь к нам.

Ренар ее подери!

Хватаю Этти и тяну обратно в толпу, но инспектор все приближается; сощурившись, она явно старается не выпускать нас из виду.

– Нина, что мы делаем?

Вдруг земля сотрясается от взрыва; все поворачивают головы в сторону моста как раз вовремя, чтобы увидеть взмывающие вверх клубы дыма. Толпа радостно вскрикивает. Кто-то что-то взрывает! Какое развлечение!

Генерал Ламарк выкрикивает приказ, и его подчиненные галопом скачут к месту взрыва с ружьями наперевес. Над гомоном толпы нарастают какие-то крики. Поднимается шум, но главное, что я различаю, – это интонации: голоса полны чистой и необузданной ярости.

Я улыбаюсь: все-таки Сен-Жюст решил мне помочь.

Солдаты с трудом протискиваются сквозь плотную толпу, когда появляются мятежники. Кучка молодых мужчин в начищенных до блеска сапогах и изящных пальто, с красными разгоряченными лицами, несут в руках плакаты (но к своему ужасу я замечаю, что никакого оружия у них нет) и, громко распевая, идут прямо к солдатам. Во главе выступает Сен-Жюст.

Ламарк замечает, что они не вооружены, видит, как возбуждена толпа, и приказывает своим людям опустить оружие.

– Нам не нужно ваше покаяние! – кричит Сен-Жюст, обращаясь к процессии. – Возьмите хлеб со столов знати и просто накормите народ!

Толпа взрывается одобрительными выкриками, но что именно они одобряют, непонятно.

Инспектор Жавер спешивается и направляется к нам. Я не смею еще глубже зарываться в толпу: среди всех этих людей – возбужденных солдат, студентов и зевак – можно легко попасть в настоящую давку. Вдруг инспектор резко останавливается, как будто кто-то дернул за веревочку. Кровь отливает у нее от лица; рот открывается от удивления. Я слежу за ее взглядом. В толпе стоит широкоплечий мужчина и смотрит на нее; на нем коричневая бархатная шляпа и оливково-зеленое пальто. Это сын гильдии Хранителей знаний, которого я освободила из Шатле и который предупредил меня, что Этти угрожает опасность.

– Вальжан! – кричит инспектор, а мужчина разворачивается и пускается бежать. Она не теряет ни секунды и врывается в толпу с такой же решимостью, как самоубийца бросается в Сену.

Кошки прекрасно чуют все запахи и знают, когда нужно действовать. Срываюсь с места, утягиваю за собой Этти, пробираюсь обратно сквозь толпу и подбегаю к дверце экипажа. Рывком открываю ее, заскакиваю внутрь с кинжалом в руке и ожидаю увидеть лица бедных детей, выбранных для «l’enlèvement». Изящно приземляюсь на ноги и через секунду уже смотрю в лицо пассажира; мой клинок приставлен к его горлу.

Только это не бедное дитя. Это красивый юноша, и он утопает в таком количестве шелка, бархата и кружев, что я каждой клеточкой осознаю – дело плохо. Это не простолюдин, приглашенный на чаепитие к королевскому столу. Время будто останавливается, пока я, практически усевшись ему на колени, смотрю в глаза этого красивого брюнета, обрамленные невероятно длинными ресницами. Слышу, как вслед за мной Этти залезает в экипаж. И вскрикивает. Ощущаю слабый аромат шоколада и пряностей.

– Черная Кошка? – говорит он.

О нет.

– Ваше Высочество?.. – произношу я.

То ли от такого неожиданного вторжения в его личное пространство, то ли оттого, что только я смею так с ним обращаться, его глаза загораются весельем, и он радостно улыбается, вместо того чтобы (по всем правилам) разгневаться, даже несмотря на приставленный к его горлу кинжал.

– Вы знакомы? – спрашивает за моей спиной Этти таким восторженным голосом, что я понимаю: после этого и истории с Сен-Жюстом она непременно будет считать, что в моей жизни гораздо больше романтики, чем есть на самом деле.

Никто из нас не успевает больше ничего сказать или сделать, потому что воздух взрывается ружейными выстрелами. Лошади встают на дыбы; принц, Этти и я падаем на пол. Мы кучей валимся друг на друга, и он начинает смущенно извиняться, а я локтями отпихиваю его, чтобы встать. Снаружи доносятся громкие голоса, конский топот и теперь уже испуганные крики толпы, почувствовавшей опасность. В воздухе пахнет дымом и порохом. Голос Ламарка перекрывает весь остальной шум: он приказывает толпе расступиться, чтобы процессия могла спокойно покинуть мост.

Наш экипаж трогается с места. Покачиваясь, Этти усаживается обратно и протягивает руку, чтобы помочь подняться принцу. Он садится и дрожащими руками тянется к окну кареты. Я бью его по пальцам.

– Прекрати. Хочешь, чтобы тебя застрелили?

Он открывает рот, желая что-то сказать, но тут карета резко останавливается. От толчка принц сильно ударяется головой о заднюю стенку кареты и снова сползает на