– Ну для начала килограмм десять, а дальше – как пойдет!

Уже вернувшись второй раз из села, в центре которого магазинчик «У Нади» стоял, наевшись хлеба с колбасой и напившись артезианской воды, вспоминал Сергеич этот отсчитывающий свои последние часы день с теплотой и спокойствием. Вот и сам обмен меда на продукты порадовал его. Не смог он на всю определенную за мед сумму еды выбрать. И сказала ему потом Галя, что теперь у него в магазине, как в банке, «кредит открыт», то есть деньги лежат! Пятьсот шестьдесят гривен, которые можно в любой день продуктами получить! Такой кредит – это все равно, что ключ от холодильника! Непривычное, а точнее – забытое – ощущение стабильности охватило Сергеича и отогнало усталость, которая уже несколько раз особой тяжестью на плечи ложилась. Сидел он, все еще слыша в голове эхо пчелиного жужжания! Полчаса, не меньше, провел он возле ульев, присаживаясь прямо на траву и прикипая взглядом то к одному летку, то к другому, наблюдая, как пчелы наружу выбираются, как осматриваются, как облеты малые делают, одновременно успокаиваясь после длительной и мучительной для них дороги, как новое свое местоположение изучают. Их жужжание в этот день будто изменилось, вроде как чуть тише стало. Точно так, как сердце человеческое после бега стучит, как сумасшедшее, а потом, когда бежавший остановился да присел, удары его к нормальному, нечастому ритму возвращаются.

Темень с неба опустилась на Сергеича, на ульи, на лесок. Густая и немного влажная темень.

Зажег Сергеич под железной треногой костерчик. Повесил на крюк чайник с водой. Решил перед сном чаю выпить.

А спать в первую после приезда ночь в машине устроился. Пусть там, в багажнике, палатка лежит. Но она другими вещами завалена. Он ее завтра поставит, поутру. А эту ночь как бы еще в дороге проведет. Спинка сиденья у него низко опускается, прямо на сиденье заднее ложится. Заснет он легко – с такой-то усталостью на плечах и не заснуть?

Сладкое для ушей жужжание пчел заполняло вокруг звуковое пространство.

Под солнечными лучами снилось Сергеичу, будто лежит он в саду на ульях, на соломке, поверх пчелиных домиков постеленной. Спит и набирается от пчел энергии и силы такой, что потом хоть дом в одиночку строй или пруд лопатой выкапывай! Снилось ему, что спит он сладко и чутко, и неразрывно от своих медоносных подопечных!

Но когда посторонние касания его нос потревожили, вместо того, чтобы руку к лицу поднести, открыл Сергеич глаза и проснулся. Слишком уж легко тонкая оболочка ослабевшего под солнечными лучами сна наружу прорвалась, как цыпленка из яйца, в новый день его выпустив. И увидел он у себя на носу пчелку. Уставшую, неподвижную. Присмотрелся получше и понял, что не пчелка-труженица на носу у него примостилась, а трутень. Глаза у трутня огромные, и видит он лучше обычных пчел, да только свое он видит.

Смахнул рукой Сергеич трутня с носа – тот на траву упал. Оглянулся после по сторонам, в мыслях вчерашний вечер с сегодняшним утром воедино складывая. «Складывались» они не без труда, но все-таки, когда уселся он на земле, понял, что в спальном мешке возле ульев на траве проснулся. Тут уже, хоть и туманно, но припомнилось, как еще ночью из машины выбирался, потирая заболевшую поясницу, как вытаскивал из багажника спальный мешок. Как из-за этого пришлось и палатку достать, так как мешок под ней лежал.

Выбрался Сергеич из мешка, скрутил его и на земле оставил. А потом установил палатку как раз между ульями и прицепом. Спальный мешок в рулон скатал и внутрь положил. Из бардачка машины в палатку картонную иконку Николая Чудотворца принес. Место для нее в левом углу определил и там же перед картонкой божественной баночку со свечой поставил. После этого костер развел и чайник с водой над ним подвесил.

Завтракал Сергеич неспешно. Под серебряную музыку пчел. Батон и колбасу, на мед у Гали обмененные, порезал толсто: чтобы приятнее и тяжелее жевать было. И жевал он большой мягкий бутерброд с непривычной легкостью, жевал и думал, что началась у него теперь другая жизнь, мирная и весенняя, под солнцем и деревьями, недалеко от безвредных, а иногда и приветливых людей, и совсем рядом со своими пчелами, которые вот и сейчас, пока он жует, работают. На него работают. И ничего особенного взамен не просят. Только любви и аккуратности. А у него и любви для них хватает, и знаний с опытом, и – а как же без этого – аккуратности! Аккуратности у него, возможно, побольше, чем у других пчеловодов будет. Потому что переживал он за своих пчел всю зиму, от войны их оберегал, от взрывных шумов, от холода. И в мыслях оберегал, и в действительности, которая, на самом деле, от него-то особенно и не зависела.

Позавтракав, вытащил Сергеич все из багажного отделения своей «четверки». Прямо на земле под открытой, в небо опрокинутой задней дверцей машины разложил. Принялся неспешно дорожные пожитки сортировать. Сумку с кухонными принадлежностями к палатке отнес. Литровые и пол-литровые банки с медом рядами на траве выстроил и пересчитал. Вроде как и немало сладкой валюты он с собой взял, если в килограммы переводить. А вот если в деньги, то не так уж и много. И это при условии, что ему за мед деньгами платить будут, а не колбасой и хлебом. Но потом подумал, что все у него на самом деле отлично и намного лучше, чем могло быть, и что причин для беспокойства не имеется. Ведь весна уже в разгаре, отоплением земли солнце занимается, и платить ему за тепло не нужно. Ну а пчелы, ясное дело, местность разведывают, маршруты своих полетов уясняют и теперь не будет у них никаких забот, кроме как на работу летать!

Позже возникло у Сергеича желание снова в село наведаться. Он поначалу даже список покупок в мыслях составил, думал круп разных по килограмму взять, чтобы каши в казанке варить. Но потом заподозревал он сам себя в том, что не продукты ему нужны, а продавщицу увидеть хочется. И для пущего сопротивления своим желаниям пересчитал он, сколько бензина на такую поездку уйдет! Сумма, конечно, копеечная вышла, но ведь за бензин на заправке медом не заплатишь! Да и если даже возьмут медом, то тогда бензин сразу дорогим покажется. И отказался Сергеич от не обязательной поездки. Решил ее на завтра перенести, когда он уже и сыр, и колбасу доест, когда действительно хлеба свежего захочется!

Успокоившись и даже радуясь тому, что на завтрашний день план появился, расстелил Сергеич возле ближнего улья старое кроватное покрывало, под которым всегда вещи в багажнике от чужого глаза прятал. Прилег на него и задремал.

Вечером, когда сумерки небо на землю опустили, кроме пчелиного жужжания в звуковом окружении Сергеича другой шум появился. И шум этот потихоньку нарастал, громче делаясь, пока не заставил он Сергеича на ноги встать. За деревьями, там, где дорога лежала, по которой он в этот уютный закуток приехал, замелькал яркий желток мотоциклетной фары.

Нахмурился Сергеич. Поближе к костру подошел, где на траве топорик походный лежал. Мало ли кто в темноте тут ездить может?

А фара уже вместе с полевой дорогой лесок обогнула и прямо на пасеку Сергеича, на палатку и весь его «летний лагерь» светила. И тарахтенье мотора глушило жужжание пчел.