— Понимаю, — Антон Пешня с интересом наблюдал за манипуляциями Савелия.

В этот раз Родионову понадобилось две спицы. Одну из них он втолкнул до конца, а другую, с небольшим крючком, просунул на четверть и принялся вращать их одновременно. Наконец прозвучал щелчок, и замок открылся.

— Ну и дела, хозяин! — восторженно произнес Антон. — Уже не в первый раз смотрю на такое, а все никак не могу привыкнуть.

Савелий Родионов улыбнулся:

— И не надо.

Оставалась третья дверь, последняя. Судя по схеме, сразу за порогом его ожидала комнатка средних размеров — сердце Московской биржи. Именно здесь хранились ценные бумаги и наиболее весомые сбережения вкладчиков.

— Вот что, — Савелий повернулся к Антону, — ты сейчас вернешься назад и, если заметишь что-то, дашь мне знать.

— Как скажете, Савелий Николаевич, — протянул Антон Пешня, покосившись на маленький чемоданчик. Ему хотелось увидеть Савелия Родионова в деле, но противиться он не смел. Тем более занятно было посмотреть, как распахнется сейф, который, по заверению директора биржи, был один из самых надежных в Европе.

Чтобы вскрыть третью дверь, Савелию Родионову понадобилось семнадцать минут. Замок был с секретом, язычок мгновенно защелкивался, как только он начинал вытаскивать отмычку. Его секрет Савелию удалось разгадать на одиннадцатой минуте — следовало разрубить отбрасывающую пружину. Он вставил в замочную скважину расплющенный гвоздь и несколько раз стукнул по нему молоточком.

В конце концов пружина обиженно дзинькнула, и замок мгновенно открылся.

Комната оказалась точно такой, как ее описывала Елизавета: глухое помещение без окон, с небольшим вентиляционным люком. Ничего лишнего: в самом углу небольшой стол, на котором лежало пресс-папье, стопка бумаг и немецкая пишущая машинка, рядом — два стула. Огромный сейф стоял в самом углу.

Некоторое время Савелий ходил вокруг металлического ящика и изучал его. Своим поведением он напоминал акулу, которая, плавая вокруг намеченной жертвы, сужает круги, чтобы получше высмотреть, в какой же бок потенциальной добычи следует впиться зубами.

Савелию достаточно было одного взгляда, чтобы понять — отмычкой дверцу не взять.

— Быстро вы разобрались, господа банкиры, — буркнул Савелий. — Ладно, давайте посмотрим, что вы на этот раз придумали.

Савелий открыл чемоданчик, достал из него дрель, вставил в шпиндель сверло из твердого сплава и с усилием затянул.

— Ну, держись! — скрипнул он зубами.

Савелий приставил сверло к тому месту, где должен был крепиться язычок, и завертел ручкой дрели. Сверло медленно входило в сталь — из глубокой канавки поползла тонкая змейка стружки. Через полчаса работы наконечник сверла продырявил три стальных листа, каждый из которых оказался в сантиметр толщиной. Савелий дернул дверь — замок держался крепко. В металлической коробке из-под английского чая лежал черный порох. Савелий взял бумагу и аккуратно засыпал в отверстие порох. Затем сюда же прикрепил огнепроводный шнур и, чиркнув зажигалкой, поднес к шнуру красноватое пламя. Порох, измельченный внутри бикфордова шнура, грозно зашипел. Савелий отошел в самый угол комнаты и с интересом стал ждать.

Через несколько секунд раздался глухой взрыв. Сейф основательно тряхнуло, и металлическая дверь, скособочившись, приоткрылась. Развороченный замок выпирал из дверцы. Савелий взялся за ручку и потянул дверцу на себя. Сейф послушно распахнулся, и вор увидел несколько ящиков, запечатанных сургучом, — на темно-коричневых печатях виднелся герб Московской биржи. Савелий разломал одну из печатей и открыл коробку. Она была до самого верха заполнена ценными бумагами. Другой ящик оказался потяжелее. Савелий открыл и его.

На самом дне лежало несколько небольших коробочек из красного дерева. Он аккуратно приподнял крышку одной из них и увидел платиновую брошь с огромным темно-зеленым изумрудом.

— Вот это да! — невольно выдохнул он.

Изумруд по сочности цвета напоминал кошачий глаз, который немигающе и злобно смотрел на дерзкого, посмевшего нарушить его покой.

В темной лаковой коробочке лежал браслет, увенчанный тремя дюжинами крупных бриллиантов. Такой подарок сделал бы честь даже русской императрице. В других коробках лежали серьги, кулоны, золотые медальоны. Савелий вытащил из чемодана холщовый мешок и небрежно покидал в него содержимое, отбрасывая пустые коробки в сторону. Когда на дне мешка нашла покой золотая цепочка в два аршина длиной — последняя драгоценность, упрятанная в сейфе, — Савелий затянул горловину веревкой.

Обратная дорога всегда короче.

Савелий быстро поднялся по лестнице, стремительно преодолел длинный коридор. Где-то в глубине здания забрехала собака, а затем умолкла, успокоенная чарами Антона Пешни.

Савелий вышел на улицу. Антон Пешня откровенно маялся.

— Хозяин, я уже начал…

— Бери мешок, — оборвал Пешню Савелий. — Как только городовой повернет, дуй немедленно к тем деревьям, что на противоположной стороне.

— А если засвистит? — обеспокоенно поинтересовался Антон Пешня. — Тогда…

— Не беспокойся, все будет нормально. Я тебя прикрою, — и как бы невольно Савелий коснулся пальцами оттопыренного кармана, где у него лежал шестизарядный револьвер «энфилд».

Городовой тоскливо озирался по сторонам. Его удивляла команда начальства выставлять перед зданием Московской биржи охрану. Ни для кого не было секретом, что замки в здании биржи одни из лучших во всей Москве, а собаки, которые устрашающими бестиями носятся по этажам, поднимут такой шум, что он будет слышен за несколько кварталов вокруг. Впрочем, для грабителей это будет уже неважно. У запасного входа любил сидеть могучий ротвейлер, который был натаскан прежним хозяином — следователем уголовной полиции — охранять арестованных. Не однажды ротвейлер участвовал в поимке беглецов — он имел привычку вцепляться в горло жертве и не разжимать мощные челюсти до тех пор, пока наконец арестант не испускал дух.

Городовой посмотрел на часы — до окончания смены оставался какой-то час. Он печально вздохнул, по собственному опыту зная, что самое сложное — это пережидать последний час.

Городовой не заметил, как проезжую часть поспешно перебежал невысокий худенький человек с мешком в руках и быстро скрылся за стройными рядами разросшихся каштанов. Он сделал глоток и почувствовал приятное жжение в области трахеи — спирт возымел свое действие: в голове зашумело и служба сделалась не в пример радостнее.

Закрутив тщательно крышку, городовой заметил, как по улице, не оборачиваясь по сторонам, весело помахивая тонкой тростью, шел молодой джентльмен. Городовой втайне позавидовал его беззаботности и легкомыслию. Скорее всего, перед ним был человек творческой профессии, какой-нибудь художник или, возможно, поэт, которому не нужно было вскакивать по фабричному гудку и, едва перекусив, спешить на фабрику. Наверняка он имел солидный счет в банке, и ближайшие двадцать лет ему представлялись только в радужном свете. Городовой задержал на нем пристальный взгляд. Настроение у хлыща определенно было превеселое. Страж порядка готов был побиться об заклад, что этой ночью тот посетил молодую особу и счастливым любовником возвращался к своему холостяцкому жилью.