Через минуту, потеряв к неожиданному прохожему всякий интерес, городовой, заложив руки за спину, направился вдоль фасада здания, старательно отсчитывая шаги. Обычно их бывало сто восемьдесят четыре.

* * *

Скрывшись в тени каштанов, Савелий наконец обернулся. Городовой беспечно продолжал фланировать по тротуару, не подозревая о том, что каких-то полчаса назад Московская биржа обеднела на несколько миллионов рублей.

— Савелий Николаевич! — услышал Родионов взволнованный голос. — А я уже переживать начал. Я здесь едва ли не цельный час караулю.

— Андрюша? — удивился Савелий.

— А то кто же?

— Чего ты здесь делаешь? Ты же должен был ехать на Хитровку!

— Не стоит беспокоиться, Савелий Николаевич. Как вы сказали, так я сразу на Хитровку и заспешил. Только не доехал я самую малость. Встретил на пути Назарушку храпа и рассказал ему что и как. Он на Хитровку далее поехал, а я к вам заторопился.

— Как же ты догадался, что я здесь?

— Аль вы не помните, как сами мне рассказывали, что у вас дела на Московской бирже имеются. А разве могут быть торги в час ночи?

— А ты сообразительный, брат, — похвалил Савелий.

— А то как же! — улыбнулся Андрюша. — У меня есть с кого пример брать. Сюда пожалте, там моя пролетка стоит, вас хозяин дожидается.

— Где Антон Пешня? — обеспокоенно посмотрел Савелий Родионов по сторонам.

— У меня он, в пролетке, Савелий Николаевич, — пояснил Андрюша, преданно посмотрев на Родионова. — Да еще мешок какой-то под мышкой держит.

Пролетка стояла метрах в пятидесяти от Московской биржи. Освещенная яркими уличными фонарями, она выглядела очень сиротливо. И если бы не пассажир — маленький тщедушный человек, иной раз опасливо озиравшийся по сторонам, — то можно было бы предположить, что кучер вывалился где-нибудь по пути в пьяном торжестве, а брошенная лошадка решила терпеливо дожидаться своего бедового хозяина.

Савелий Родионов шел спокойно. Уверенно сел рядом с Пешней. И когда Андрюша тяжеловато разместился на сиденье и взял в руки вожжи, он негромко произнес:

— Трогай, голубчик.

Родионов ожидал, что через секунду-другую послышится пронзительный свисток городового. В ответ ему тотчас отзовется с разных концов улицы еще несколько громкоголосых трелей, а еще через четверть часа улицы будут оцеплены жандармами и городовыми. Но как он ни прислушивался — вокруг царило безмолвие, которое иной раз нарушалось пронзительным кошачьим визгом. И тем, у кого сон был хрупок, становилось ясно, что на узком гребне крыши сошлись два кота, чтобы выяснить отношения в смертельном поединке.

— Куда сейчас, Савелий Николаевич? На Большую Дмитровку? — спросил Андрюша, хлестнув лошадку по широкому крупу вожжами.

— Ну что ты, милейший, — улыбнулся Родионов. — Неужели ты не понял, что наше ночное приключение только начинается.

Такого везения Григорий Васильевич не знал — козырная карта перла дуриком. Тем не менее подарок судьбы он старался встретить достойно, его лицо оставалось по-прежнему беспристрастным, чем он напоминал невозмутимого сфинкса, застывшего в вечном карауле у порога фараоновой гробницы. Его спокойное поведение свидетельствовало о том, что он едва ли не каждый день покидал карточные салоны с карманами, полными выигрышных денег. Но многие знали, что последний раз ему повезло месяца два назад, когда ему удалось отыграть сто рублей у вдовы генерала. Да и то позже многие судачили о том, что крепкая сорокапятилетняя женщина проиграла «катеньку» специально, чтобы в лице господина Аристова отыскать приятного собеседника и пылкого возлюбленного.

Уже трижды Аристова беспокоил адъютант. Сначала Вольдемар негромко покашливал в отдалении от карточного стола, пытаясь тем самым обратить на себя внимание хозяина, а потом осмелился подойти к играющим и высказал робкое опасение, что следовало бы ехать к Хитрову рынку.

Генерал лихо бил очередную карту и, весело улыбаясь настойчивому адъютанту, говорил одно и то же:

— Еще одну партию, голубчик, и я встаю.

Однако минутная стрелка неумолимо скользила по циферблату, отсчитывая время.

Аркаша достал еще одну колоду карт. Показал всем присутствующим, что колода не распечатана, затем почти торжественно надорвал самый край. Аккуратно вытащил плотную колоду. Первая карта всегда бубновый туз. Так оно и случилось — подняв колоду, он продемонстрировал ее всем присутствующим. Аркаша едва заметно улыбнулся. Никто из присутствующих не мог понять причины его веселья. Все дело было в том, что колода была крапленой. По лицевой стороне королей, дам и тузов он провел ногтем едва заметные полоски и сейчас легко нащупывал кончиками пальцев. Важно было разметать карты так, чтобы Аристову достались четыре верные взятки, тогда он выиграет еще тысячу рублей и, следовательно, задержится еще минут на пятнадцать.

Размешивал карты Аркаша мастерски: его пальцы были как у банкира, привыкшего считать деньги. Растасовав, Аркаша принялся метать карты на стол. Он знал, что после первого круга у Григория Васильевича окажется пиковый валет, третьей картой будет козырный король, затем выпадет марьяж — тоже железная взятка, — а завершит раздачу опять козырная карта, но в этот раз будет туз.

Аркадий посмотрел на генерала. Однако лицо Григория Васильевича по-прежнему оставалось безмятежным, и даже, напротив, в глазах появилась какая-то непонятная кислинка. Аристов умеет скрывать свои чувства. Аркаша слегка улыбнулся. В этот раз причина веселья была иной — даже в мыслях он не мог предположить, что когда-нибудь станет подыгрывать в карты генералу полиции.

Аристов раскрыл карты. В руках он держал верные четыре взятки. А на банке несколько сотен, ворох векселей по десять и двадцать пять рублей, итого в общей сложности набирается более тысячи. Неплохо. На своих партнеров по игре Аристов смотрел почти с сожалением: наверняка они будут взвинчивать банк. Это вы напрасно, господа, сегодня Григорий Васильевич жирует.

— Ваше сиятельство! — раздалось у правого уха.

— Ну что тебе, Вольдемар? — Аристов обратился на «ты» — верный признак раздражения.

— От господина Ксенофонтова прибыл еще один человек. Они уже оцепили Хитровку и ждут вас… вашего распоряжения.

Аристов небрежно бросил карту — эта взятка была его, а следовательно, он разбогател еще на двести пятьдесят рублей. Григорий Васильевич всю жизнь просидел бы за карточным столом, если бы не такая досадная нелепица, как государственная служба.

— Послушайте, голубчик, что скажут обо мне партнеры, если я встану на середине партии и удалюсь по своим делам? — Аристов посмотрел на своего соседа — лысоватого мужчину лет пятидесяти. Вот кому не следовало играть в карты — на его лице отражались все существующие эмоции, как это бывает только у семилетнего ребенка. Когда к нему в руки приходила дурная карта, то его лоб покрывался крупной испариной, щеки багровели, уши пунцовели. Сейчас его лицо блестело от удовольствия, словно глазурованный тульский пряник. Можно было смело утверждать, что он рассчитывает на пару взяток.