Возле входа в Чесапикский залив расположены рядышком города Норфолк, Портсмут, Ньюпорт-Ньюс, Чесапик и военно-морская база Литл-Крик. Портовые города срастались окраинами, их причальные фронты были практически сомкнуты, образуя сплошной Хемптонский рейд длиной около 30 морских миль. Неподалеку находился другой крупный порт — Филадельфия!

Для повторного налета на авианосцах оставалось совсем немного самолетов: 28 «Ju-87C» отправились бомбить Ньюпорт-Ньюс, и 23 — Филадельфию. Это было несерьезно, и даже дерзость не могла спасти положение. Хотя немцев по-прежнему ждали в районе Вашингтону в секторе Чесапикского залива тоже была объявлена воздушная тревога. Налетевшие эскадрильи нарвались на залпы зениток и стаи американских истребителей.

К намеченным целям прорвались чуть больше десятка бомбардировщиков. Линкор «Висконсин» загорелся на стапеле в Филадельфии, на заводе в Ньюпорт-Ньюс несколько бомб угодили в корпуса авианосцев «Кирсадж» и «Бон Хом-Ричард». Кое-где на Хемптонском рейде загорелись портовые постройки.

В 18.20, приняв на борт немногие вернувшиеся самолеты, флот резко развернулся и ушел курсом на ост — к берегам Европы. Американская авиация преследовала их до вечера, тяжело повредив «Бисмарк» и «Рихтгофен», однако корабли остались на плаву. «Шарнхорсту» и новому итальянскому линкору «Рома» пришлось хуже — они затонули один за другим, когда на океан опустилась ночь, укрывшая уходящий флот.

Около полуночи подводные диверсанты князя Боргезе проникли в Ньюпорт-Ньюс и подорвали верфь, на которой завершался монтаж авианосца «Эссекс». Огромный корпус упал с обвалившегося стапеля и разломился на несколько частей.

К утру флот оказался на расстоянии тысячи миль от Северной Америки, покинув зону досягаемости средних бомбардировщиков. Дальних В-17 в США построили немного, поэтому погоня прекратилась — противник потерял участников «Меча Вотана». До германских портов оставалось около 2200 миль — шесть суток движения экономическим ходом.

Пришло время заняться повреждениями: распоротым торпедой бортом «Тирпица», пробоиной на уровне ватерлинии в корме «Литторио», перебитыми трубопроводами «Бисмарка», искромсанными подъемниками «Рихтгофена». Ремонтировались на ходу, заваривая пробоины стальным листом, заменяя поврежденные механизмы. В ангарах авианосцев механики латали простреленные фюзеляжи и плоскости самолетов. К вечеру основные работы были завершены, и флот немного увеличил скорость.

Накануне вице-адмирал Цилиакс, в числе последних покинув гибнущий «Шарнхорст», руководил из шлюпки эвакуацией, сорвал голос и был в конце концов принят на борт «Принца Ойгена», флагманского корабля Лютьенса. Теперь на крейсере держали флаг сразу два адмирала, но пока обходилось без трений.

Утром 26 марта, когда флот находился севернее Азорских островов и держал курс на Бискайский залив, Цилиакс и Лютьенс завтракали в компании двух капитанов — Бринкманна и Хоффмана. Последний, оставшись без корабля и мучимый на этой почве тяжкой депрессией, лечился шнапсом, стараясь не замечать укоризненные взгляды старших по званию.

— Для вас эскадры найдутся, — ворчал он в ответ на замечания. — А вот я новый корабль получу не скоро.

— На стапелях кораблей немало, — возразил командующий флотом. — К тому же участникам рейда фюрер обещал очередные звания, так что контр-адмиралу Хоффману придется возглавить эскадру или флотилию.

Лютьенс кивнул и стал перечислять: на разных стадиях достройки находились один тяжелый и два легких крейсера, огромный линкор-монстр «Фельдмаршал Гинденбург», авианосец «Петер Штрассер», а также сколько бывших английских кораблей разных классов. Если планы не будут нарушены неприятной случайностью, в течение года-полутора эти корабли должны были пополнить поредевший с начала войны состав Кригсмарине.

Адмиралы закивали, соглашаясь, и Цилиакс предложил тост за фюрера, который не забывает о морской силе Рейха. Все они помнили прочувственные слова сказанные на церемонии спуска на воду «Бисмарка» Когда внучка «железного канцлера» разбила бутылку шампанского о борт линкора, Гитлер провозгласил: «Германский народ приветствует самый сильный корабль своего флота…»

— Только наши авианосцы слишком слабыми получились, — признал Лютьенс. — Полсотни самолетов — это слишком мало. Было бы их на каждом по восемь десятков, как у японцев и американцев, мы бы от флота Штатов даже воспоминаний не оставили.

— Вы правы, Гюнтер, — без охоты согласился Цилиакс. — Но даже при столь неблагоприятных обстоятельствах мы нанесли врагу сокрушительный удар. В американском флоте осталось по одному линкору и авианосцу, а новые вступят в строй через два года, не раньше.

— К тому времени у нас будет четыре авианосца, и мы повторим «Меч Вотана», — уверенно заявил Бринкманн.

— Повторить такой набег больше не получится, — проговорил Хоффман с мрачной миной. — У американцев огромный воздушный флот. Их бомбардировщики больше не подпустят наши корабли к своим берегам.

Стратегическая тема увлекла всех, заставив позабыть об остывающих омлетах и сосисках. Моряки дружно отложили вилки, обсуждая перспективы морских операций. Все сходились во мнениях, что после капитального ремонта кораблей и молниеносного разгрома слабых русских флотов наступит очередь Панамского канала. Бринкманн, еще недавно служивший в морской разведке, напомнил, что многие южноамериканские диктаторы недолюбливают заносчивых соседей-янки и легко согласятся бросить на север свои марионеточные армии.

— Генерал Перон выступит первым, — уверенно сказал капитан. — Не забывайте, что армия и флот Аргентины — самые сильные в Южной Америке.

— От этих латиноамериканских унтерменшей немного пользы, — отмахнулся Хоффман. — Они вроде испанцев, итальянцев и румын…

Неожиданно в разговор вступил майор Эрвин фон Лангман, начальник приданной флоту абверкоманды и временно носивший морской мундир корветтен-капитана. Адмиралам было известно, что агенты этого рослого детины, имевшего не вполне арийскую внешность, высадились на моторных лодках возле подвергнутых бомбардировке американских городов. Кроме того, абверовец как-то проговорился, что является младшим легатом загадочной научно-мистической организации «Анненербе». К счастью для Лангмана, о некоторых его занятиях не были осведомлены не только флотоводцы, но даже всезнайки из гестапо.

Между тем два с половиной года назад, будучи еще обер-лейтенантом, Лангман проник в Советский Союз под легендой беженца из Варшавского гетто и устроился на должность телефониста районного узла связи под Бердичевом. Подключившись к военному кабелю, офицер абвера несколько месяцев слушал переговоры штабных командиров двух расквартированных в этих местах корпусов Красной Армии — механизированного и стрелкового. Полученные им сведения были столь интересными, что молодой офицер получил звание гауптмана.

Провалился гауптман, как это часто случается в шпионском ремесле, на досадной мелочи, вызвав у местного раввина подозрения в связи со слабыми знаниями каких-то нюансов Танаха. Почтенный священнослужитель принялся следить за новым прихожанином и однажды вечером, нагрянув с неожиданным визитом, с ужасом увидел, как мнимый единоверец запекает говяжий язык, посыпанный тертым сыром. Потрясенный столь вопиющим святотатством, раввин немедленно поставил в известность ближайший орган НКВД. У начальника райотдела хватило ума не брать подозреваемого с поличным и понятыми, а послать сообщение по инстанции.